Сэр Патрик переправил Арнольду письмо Анны Сильвестр на Баден, до востребования. Второе письмо, прибывшее тем утром на имя Арнольда (из Эдинбурга, судя по почерку, от юриста), отправилось вместе с первым по тому же адресу.
Еще через два дня все гости покинули Хэм-Фарм. Леди Ланди возвратилась в Уиндигейтс. Остальные разъехались кто куда. Подумывал о возвращении в Шотландию и сэр Патрик, но в конце концов решил остаться еще на недельку — одиночное заключение в собственном загородном доме. Накопилось множество дел, с которыми его управляющему нипочем не сладить одному, и сэру Патрику пришлось задержаться в своих владениях в Кенте на некоторое время. Для человека, которому не доставляла радости охота на куропаток, это было настоящее мучение. В течение дня сэр Патрик занимал себя делами, чтением книг. Вечером приезжал священник местного прихода и развлекал хозяина партией в пикет — игра благородная, но устаревшая. Они договорились ездить друг к другу попеременно, один вечер проводить у одного, другой — у другого. Священник оказался прекрасным игроком; что касается сэра Патрика, он хоть и был рожден пресвитерианцем, в глубине души был предан англиканской церкви.
Минуло еще три дня. Дела в Хэм-Фарме пошли на убыль. Приближалось время отъезда сэра Патрика в Шотландию. На следующий вечер два партнера назначили прощальную партию в пикет в доме священника. Однако (утешимся, кстати, этой мыслью) наместники бога на земле и государственные мужи находятся в плену обстоятельств ровно так же, как беднейшие и смиреннейшие из нас. Последней игре между баронетом и слугой господним не суждено было состояться.
На четвертый день пополудни сэр Патрик, объехав окрестности, нашел у себя в кабинете письмо от Арнольда, прибывшее со второй почтой.
Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: письмо это на диво странное и — скорее всего — на диво интересное. Друзья и знакомые Арнольда никоим образом не могли заподозрить его в пристрастии к написанию длинных писем. И тем не менее на столе лежало письмо от него, в три раза толще и тяжелее обычного и, надо полагать, содержавшее в себе нечто большее, чем обычные новости. На верху конверта стояла пометка «Срочно». А сбоку было зловеще приписано (и подчеркнуто): «В собственные руки».
Надеюсь, ничего страшного, мелькнуло в голове у сэра Патрика.
Он вскрыл конверт.
На стол выпали два вложения. Секунду сэр Патрик смотрел на них. Это были письма, которые он недавно переадресовал в Баден. Двойной же лист, который он держал в руке, оказался письмом от самого Арнольда. С него сэр Патрик и начал. Оно было написано к Бадене и начиналось так:
«Мой дорогой сэр Патрик!
Не тревожьтесь, пожалуйста, если сможете. Я попал в жуткую переделку».
Сэр Патрик на мгновение оторвал взгляд от письма. Молодой человек пишет из Бадена и представляет обстоятельства, в которых оказался, как «жуткую переделку» — какое истолкование можно дать этим словам? Вывод напрашивался сам собой. Арнольд проигрался в пух и прах.
Сэр Патрик покачал головой и продолжал читать.
«Должен сказать, что в происшедшем, как оно ни ужасно, я не виноват — и она, бедняжка, не виновата».
Сэр Патрик снова остановился. «Она?» И Бланш проигралась? Для полноты картины самый раз в следующем предложении объявить, что ненасытная страсть к игре подвела под монастырь и агента. Сэр Патрик возобновил чтение.
«Уверен, вас ничуть не удивит, что этот закон был мне неизвестен. Что до несчастной мисс Сильвестр…»
Мисс Сильвестр? Но при чем здесь она? И о каком «этом законе» идет речь?
До этого места сэр Патрик читал письмо стоя. При появлении имени мисс Сильвестр в связи с написанным выше он заподозрил неладное. Ясного предвидения не было — он не знал, что ему предстоит прочесть. Но его вдруг сковала какая-то не поддающаяся описанию сила, он испытал нервное потрясение и внезапно ощутил себя дряхлым стариком (так ему показалось). Какая весть его ждет? Пришлось опуститься в кресло; пришлось немного выждать, прежде чем читать дальше.
Далее шло следующее:
«Что до несчастной мисс Сильвестр, у нее были, как она мне напоминает теперь, дурные предчувствия, но она, как и я, далека от юриспруденции и, разумеется, не могла предвидеть, во что все это выльется. Право, не знаю, как лучше сообщить вам об этом. Я не могу, я отказываюсь в это верить. Но даже если все обстоит именно так, я совершенно уверен — вы изыщете путь, который выведет нас к спасению. Я не остановлюсь ни перед чем, равно как и мисс Сильвестр (как вы увидите из ее письма), лишь бы исправить положение. Разумеется, моей дорогой Бланш я не сказал ни слова, она совершенно счастлива и ни о чем не подозревает. Боюсь, дорогой сэр Патрик, что пишу очень сбивчиво, но хочется подготовить вас и не представлять все в мрачном свете с самого начала. Но правду надо открыть, и я скажу: мне стыдно за шотландские законы. Вот она, вкратце: Джеффри Деламейн оказался еще большим негодяем, чем вы предполагали; и я горько сожалею (кто же знал, что все так обернется), что в вечер нашего разговора наедине в Хэм-Фарме я счел за лучшее смолчать. Вы подумаете, что я все валю в кучу. Вовсе нет. Пожалуйста, держите в памяти мое мнение о Джеффри и свяжите его с тем, что я сейчас скажу. Худшее, к сожалению, впереди. Об этом ужасе я узнал из письма мисс Сильвестр (оно приложено). Ставлю вас в известность, что в день, когда в Уиндигейтсе давался прием в парке, я встречался с мисс Сильвестр в качестве посыльного Джеффри. Одному богу известно, как такое могло случиться, — но есть опасения полагать, что в августе этого года, в гостинице Крейг-Ферни, сам того не подозревая, я стал мужем мисс Сильвестр».
Письмо выпало из руки сэра Патрика. Потрясенный свалившимся на него известием, он откинулся на спинку кресла.
Оправившись от шока, он, пошатываясь, поднялся на ноги. Прошелся по комнате. Потом застыл на месте, собрал в кулак всю свою волю и заставил себя успокоиться. Он взял письмо и еще раз прочитал последнее предложение. Лицо его побагровело. Он уже был готов разразиться бессмысленной вспышкой гнева в адрес Арнольда, но в последнюю секунду здравый смысл взял верх.
«Одного глупца на семью вполне достаточно, — сказал он себе. — Мое дело — сохранить в этих жутких, чрезвычайных обстоятельствах ясность ума ради Бланш».
Он еще подождал, чтобы окончательно унять разгулявшиеся нервы, и снова обратился к письму — какие же оправдания, какие объяснения представит его автор?
Арнольду было что сказать, но слова его лились неуправляемым потоком. Трудно определить, какая черта в его письме была самой выдающейся, — то ли полное отсутствие последовательности, то ли полное отсутствие сдержанности. Без начала, середины или конца он пересказал историю своего рокового вмешательства в горестные дела Анны Сильвестр с того памятного дня, когда Джеффри Деламейн послал его в Крейг-Ферни, до не менее памятного вечера, когда сэр Патрик впустую старался разомкнуть его уста в Хэм-Фарме.
«Приходится признать — я вел себя как дурак, — заключало письмо, — когда сохранил для Джеффри Деламейна его секрет. Но кто мог знать, что все так обернется? И ведь скажи я о нем, я бы скомпрометировал мисс Сильвестр. Прочтите ее письмо и сами увидите, что она говорит, как великодушно она развязывает мне руки. Нет нужды писать, как я сожалею, что не был более осмотрителен. Но зло свершилось. Я не остановлюсь ни перед чем — как я уже сказал, — лишь бы исправить содеянное. Только скажите, какой первый шаг мне надлежит предпринять; и если он не разлучит меня с Бланш, я его предприму, можете не сомневаться. С нетерпением жду вашего ответа, дорогой сэр Патрик, остаюсь ваш крайне озабоченный Арнольд Бринкуорт».
Сэр Патрик сложил письмо и взглянул на два вложения. Нахмурив брови, насупившись, он протянул руку, чтобы взять письмо Анны. Но ближе оказалось письмо агента Арнольда из Эдинбурга. И именно его сэр Патрик поднял первым.
Он уже хотел положить его назад, но оно было таким коротким, написано таким ясным почерком, что так и манило прочитать его. Адвокат сообщал, что навел в Глазго необходимые справки и вот каковы результаты. След Анны обнаружился в гостинице «Овечья голова». Она лежала там, совершенно обессилевшая от болезни, до начала сентября. О ней дали сообщение в газетах Глазго, но безрезультатно. Пятого сентября она, почувствовав себя лучше, покинула гостиницу. В тот же день ее видели на вокзале —
