предположении, что Орас уехал, Джулиан, бесспорно, ошибся также в предположении, что его уговорили наверху отказаться от помолвки.
— Вы понимаете меня? — спросил Орас.
— Совершенно понимаю.
— Я недолго стану беспокоить вас, — сказал он. — Я сказал леди Джэнет: «Будьте так добры, отвечайте мне прямо: вы все еще хотите заставить мисс Розбери молчать?»
«Все хочу, — ответила она. — Никакого объяснения не нужно. Если вы настолько низки, чтоб подозревать вашу невесту, я настолько справедлива, чтоб верить моей приемной дочери». Я отвечал, и прошу вас обратить все ваше внимание на то, что я теперь скажу, — я отвечал: «Несправедливо обвинять меня в том, что я подозреваю ее. Я не понимаю ее секретных отношений с Джулианом Грэем, не понимаю ее слов и поступков в присутствии полицейского. Я считаю своим правом выяснить оба эти факта — в качестве человека, который женится на ней». Вот каков был мой ответ. Избавляю вас от всего, что последовало за этим. Я только повторяю, что сказала леди Джэнет. Она приказала вам молчать. Если вы послушаетесь ее приказаний, я обязан для себя и для моих родных освободить вас от данного слова. Выбирайте между вашей обязанностью к леди Джэнет и вашей обязанностью ко мне.
Он, наконец, обуздал свой характер, он говорил с достоинством, и говорил дело. Его положение было неуязвимо. Он не требовал ничего, кроме своего права.
— Выбор мой сделан, — ответила Мерси, — когда я дала вам мое обещание наверху.
Она подождала немного, стараясь преодолеть свое волнение перед приближающимся страшным открытием. Глаза ее опустились перед ним, сердце ее забилось быстрее — но она храбро боролась. С отчаянным мужеством оценивала она свое положение.
— Если вы готовы слушать, — сказала она, — я готова сказать вам, почему я настояла, чтобы полицейского выслали из дома.
Орас поднял руку в знак предостережения.
— Постойте! — сказала она. — Это еще не все.
Ослепленный ревностью к Джулиану и гибельно перетолковав ее волнение, он испытывал недоверие к ней с самого начала. Она ограничивалась разъяснением единственного вопроса — своего вмешательства относительно полицейского. Другой вопрос, об ее отношениях с Джулианом, она умышленно обошла. Орас тотчас сделал свое невеликодушное заключение.
— Между нами не должно быть недоразумений, — сказал он. — Объяснение вашего поведения в той комнате — только одно из тех объяснений, которое вы обязаны дать мне. Вы должны объяснить кое-что. Начнем с того, пожалуйста.
Она посмотрела на него с непритворным удивлением.
— Что еще я должна объяснить вам? — сказала она.
Он опять повторил свой ответ леди Джэнет.
— Я уже вам сказал, — повторил он, — что я не понимаю ваших секретных отношений с Джулианом Грэем.
Румянец на щеках Мерси вспыхнул, глаза ее засверкали.
— Не возвращайтесь к этому! — вскричала она с неудержимой вспышкой отвращения. — Ради Бога, не заставляйте меня презирать вас в такую минуту!
Его упрямство только усилилось после этого обращения к его здравому смыслу.
— Я настойчиво возвращаюсь к этому.
Она решилась вытерпеть от него все — как подобающее наказание за обман, в котором она была виновата. Но не в женском характере (в ту минуту, когда первые слова признания дрожали на ее губах) было вынести недостойное подозрение Ораса. Она встала со своего места и с твердостью встретила его взгляд.
— Я отказываюсь унижать себя и мистера Джулиана Грэя, отвечая вам, — сказала она.
— Подумайте, что вы делаете, — возразил он. — Одумайтесь, пока еще не поздно!
— Вы получили мой ответ.
Эти решительные слова, это твердое сопротивление привели его в ярость. Он грубо схватил ее за руку.
— Вы фальшивы, как демон! — закричал он. — Между нами все кончено!
Громкий, грозный голос, которым Орас говорил, проник сквозь затворенную дверь столовой. Дверь немедленно отворилась. Джулиан вернулся в библиотеку.
Только что вошел он в комнату, когда в другую дверь, дверь, отворявшуюся из передней, послышался стук. Вошел слуга с телеграммой в руке. Мерси первая увидела ее. Это был ответ смотрительницы на письмо, которое она послала в приют.
— К мистеру Джулиану Грэю? — спросила она.
— Точно так, мисс.
— Дайте мне.
Она сделала слуге знак уйти и сама подала телеграмму Джулиану.
— Она адресована к вам по моей просьбе, — сказала она. — Вы узнаете имя той особы, которая посылает вам ее, и найдете в конверте телеграмму ко мне.
Орас вмешался прежде, чем Джулиан успел распечатать телеграмму.
— Опять секретное соглашение между вами, — сказал он. — Дайте мне эту телеграмму.
Джулиан, посмотрел на него с нескрываемым презрением.
— Она адресована ко мне, — сказал он и распечатал конверт.
Депеша, лежавшая в конверте, заключалась в следующих выражениях:
Депеша объяснялась сама собою. Добровольно Мерси совершила полное искупление! Добровольно возвращалась она к своей прежней мученической жизни! Хотя Джулиан знал, что обязан не проронить ни одного компрометирующего слова не совершить поступка в присутствии Ораса, восторг засверкал в его глазах, когда они остановились на Мерси. Орас уловил этот взгляд. Он бросился вперед и старался выхватить телеграмму из руки Джулиана.
— Дайте мне, — сказал он. — Я хочу прочесть!
Джулиан молча отстранил его рукой.
Обезумев от бешенства, Орас с угрозой поднял руку.
— Дайте мне, — повторил он сквозь зубы, — или худо будет вам!
— Дайте мне! — сказала Мерси, вдруг становясь между ними.
Джулиан отдал ей. Она повернулась и подала Орасу, смотря на него твердо и подавая ему телеграмму твердою рукой.
— Прочтите, — сказала она.
Великодушная натура Джулиана пожалела человека, оскорбившего его. Великое сердце Джулиана помнило только друга прежних времен.
— Пощадите его! — сказал он Мерси. — Вспомните, что он не приготовлен!
Она не отвечала и не двигалась. Ничто не могло вывести ее из страшного оцепенения безропотной покорности своей судьбе. Она знала, что время настало.
Джулиан обратился к Орасу.
— Не читайте! — закричал он. — Прежде выслушайте, что она скажет.
Рука Ораса отвечала ему презрительным движением.
Глаза Ораса пожирали слово за словом депешу смотрительницы.
Он поднял глаза, когда прочел ее всю. На лице его была страшная перемена, когда он повернул его к Мерси.
Она стояла между мужчинами как статуя. Жизнь как будто замерла в ней и светилась только в глазах. Глаза ее смотрели на Ораса твердо и спокойно.
