– Зачем?
– Просто поискать работу.
– Какого рода?
Лога ухмыльнулся:
– Ту, где платят хорошую монету, какую же еще?
– У него в Чикаго была договоренность о работе? Место, где остановиться?
– Ни о чем таком он не говорил.
– Я слышал, чтобы туда попасть, он воспользовался товарным поездом.
– Где это вы такое слышали? Чепуха. Он уехал на автобусе.
– Вот как?
– Да, с Дипером Куни. Он...
– Карманник. Я его знаю. Лога дернулся.
– Он Трай-Ситиз обрабатывал несколько недель; все крутился по Висконсину и Иллинойсу. Сыщики в Чикаго, по его словам, не один раз хватали его за воротник, – вот он и поплыл по другим городам.
Но он все-таки собирался вернуться? – Верно. И Джимми надумал с ним прокатиться. Какое-то время я это пережевывал. – Это все, что я знаю, приятель, – закончил Лога. Он уже явно оправился от впечатления, произведенного на него моим знакомством с Капоне. Возможно, еще и от того, что я задавал свои вопросы в манере копов.
– Давно это было, и вам чертовски повезло, что у меня хорошая память. Если не возражаете, я иду доигрывать в карты.
– Конечно. Передай Джорджу, что я его благодарю.
– Передам.
Он вернулся в накуренную комнату, и тут же, как только снова заиграл маленький оркестр, Риган спросил:
– Что-нибудь узнали?
– Все может быть, – ответил я. – Пора нам на сегодня выйти из игры. Похоже, что мы перебрали лишнего. А я хочу немного поспать – завтра предстоит долгая дорога обратно в Чикаго.
Глава 25
Суббота 27 мая, прекрасный солнечный день. Солнце сияло прямо над головой. Удлиненная чаша стадиона Солдатской славы, где на открытой трибуне мы с Мэри Энн пристроили свои зады, была забита народом. Время от времени кто-то затягивал «Наступили снова счастливые дни», по-видимому, веря действительно в это.
Снаружи, по обе стороны Мичиган-авеню, топтались, желая полюбоваться парадом, толпы людей, словно ожидавших, что впереди пройдет сам президент Соединенных Штатов.
Но президент не смог оставить Вашингтон ради открытия Большой ярмарки в Чикаго. Он прислал вместо себя Джима Фарли. Поэтому единственным президентом, правда, только Выставки «Столетие прогресса» здесь был Руфус Дэйвс, брат известного мне генерала.
Когда начался парад, праздничная толпа на стадионе зашумела; полицейские на мотоциклах с включенными сиренами сопровождали оркестры и группы всадников. Стадион заполнился развевающимися флагами, блестящими клинками, сверкающими шлемами. Потом покатили машины с приглашенными: большой, лысый, добродушный Джим Фарли; Руфус Дэйвс, пенсне которого давало всем возможность отличить его от брата; недавно назначенный мэр Эдвард Джей Келли, огромный мужик с копной волос и в очках, придававших ему значительность; губернатор Горнер – человечек поменьше, слегка округлый, в очках и с лысиной. Процессия миновала импровизированную трибуну, на которой, сияя улыбками, восседали высокие лица, рядом трещали кинокамеры. Ликование толпы, или по крайней мере большей ее части, постигло предела. Некоторые, вроде Мэри Бим, не желали сливаться с массами (только роль звезды, никакой массовки), однако с точки зрения шоу-бизнеса это событие ее откровенно интересовало. Другие же, вроде меня, парадов уже навидались.
С импровизированной трибуны начались речи. Дэйвс, Келли и Горнер закончили, наконец, свои многообещающие длинные выступления в честь как Выставки, так и Чикаго. Основным оратором был Фарли, и выступил он неплохо.
Его лысая голова отражала солнечный полуденный свет. Громкоговорители заполнили стадион сказкой Фарли о сожалениях отсутствующего президента: «Именно здесь, на Чикагском стадионе его партия провозгласила его кандидатом в президенты... более того, здесь...»
Фарли, возможно не понимая до конца двуличность политиков Иллинойса, сделал неожиданный жест в сторону импровизированной трибуны.
«...завязались узы дружбы между президентом и вашим героическим мэром Сермэком; дружбы двух личностей, двух выдающихся общественных деятелей, которую не смогли поколебать никакие политические разногласия».
Мэр Келли, Руфус Дэйвс и губернатор синхронно завертелись на своих местах, наподобие танцоров в «Золотодобытчиках 1933 года».
Фарли продолжал:
– Самым волнующим в карьере нашего президента был момент, когда на его руках оказался друг, закрывший его своим телом от смертоносной пули.
Мало у кого остались сухими глаза; но хотелось бы мне знать, каково это было слушать семье Сермэка. Во вчерашнем «Трибе» в крохотной заметке сообщалось о разочаровании семьи по поводу того, что ее не пригласили на трибуну, где должен был бы присутствовать покойный мэр; городской совет лишь ответил заверением, что Сермэкам будут зарезервированы места рядом, на обычной трибуне.
Генерал Дэйвс находился среди приглашенных, но не выступал. Он был доволен тем, что позволил общественности думать о его брате Руфусе и мэре Келли как о руководящей силе Выставки; хотя Дэйвс, наверное, был немного разочарован тем, что место Тони занял другой демократ. В этот солнечный день на «Столетии прогресса» общественная активность генерала ограничится лишь прогулкой-осмотром ярмарки в двухместном экипаже в котором он будет восседать в своем неизменном цилиндре, попыхивая трубкой, и с шофером – мальчишкой из колледжа. Газеты поместят фото этого беспрецедентного случая с подписью: «Кто говорит, что Дэйвсом нельзя помыкать?»
У нас были места в проходе, и Мэри Энн не спорила когда я предложил ей уйти, пока еще продолжаются выступления, и пройтись по Выставке, которая в это утро начала работать с девяти часов.
Даже оставив позади заполненный людьми стадион попасть на Выставку было трудно, потому что для прохода туда, несмотря на скопище народа, предусматривалось всего несколько турникетов. На заднем плане выглядывали полные достоинства, впечатляющие Полевой музей и Аквариум Шедда, как бы завидующие новому соседу, притягивающему к себе публику. Я заплатил пятьдесят центов за Мэри Энн, а сам прошел по кожаной корочке, которую показал служащему, проверившему мое фото и печати.
А потом перед нами раскинулся город мечты генерала Дэйвса и мэра Сермэка, город футуристических башен, геометрических строений, плоских угловатых поверхностей без окон, со смелыми пятнами белого, синего, оранжевого, черного, желтого, красного, серого и зеленого цветов.
Мы увидели широкую улицу, по обеим ее сторонам развевались флаги. Она была заполнена народом, стоявшим в очереди на специальный экскурсионный автобус. Автобусы и люди уступали друг другу дорогу. На дальнем конце улицы виднелся «Зал Науки» – детище Бака Роджерса, с желобчатыми белыми пилонами и стенами синего кобальта. Слева – «Здание администрации» – ультрамариновая коробка с фасадом серебристого цвета; затем – лагуна с солнечными бликами; напротив нее длинный, низкий зелено-белый «Павильон Земледелия» и три белых башни «Здания Федерации», маячившие над треугольным «Залом Штатов» наподобие лемехов большого перевернутого электрического плуга.
Его же напоминал «Павильон Рыбака» – ослепительно белая башня с синими украшениями, которая вздымалась вверх от расправленных модернистских крыльев. Шведский, Чехословацкий и Итальянский павильоны выглядели совершенно футуристическими, не просто здания будущего с легким «привкусом» Старого Света. Потом мы поднялись по лестнице в «Зал Науки» (Белый дом Выставки) с его изогнутым фасадом, обращенным к заливу. Внутри здания посетителей встречал десятифутовый говорящий человек- робот: «Сейчас, дамы и господа, я буду глотать. Вы сможете увидеть, как пища изо рта спускается по пищеводу, затем проходит в желудок и желудок переваривает пищу...»
