вокруг.
Я видел Толстого и Монока. Как инвалиды, выпавшие из инвалидных колясок, они на руках ползли по заросшей земле джунглей. Медленно, очень медленно они находили дорогу, прячась за деревьями. Потом я увидел, что Толстый упал в воронку, оставленную артиллерийским снарядом. Мы с Барни направились к нему и по пути наткнулись на Фремонта.
Он был в ужасном состоянии: его внутренности вываливались. Фремонт стонал и был едва жив. Из его живота выпадало черно-красное месиво, в которое он запустил руку, пытаясь удержать этим ускальзывающую от него жизнь.
Над нами беспрестанно летали японские пули, образуя смертоносную арку.
Лежа на животах, мы с Барни подхватили его под руки и поволокли к ближайшему окопу. Засунув его туда, мы обнаружили, что он был уже без сознания. Слишком много народу для одной маленькой ямы! Я, как безумный, огляделся вокруг. Я весь горел и видел окружающее сквозь кровавую пелену.
Тем не менее, я увидел его – другой окоп, побольше, в десяти ярдах от нас. А перед окопом, между нами и тем местом, откуда в нас палили япошки, лежало поваленное дерево, упавшее от разрыва бомбы. Как раз возле окопа, рядом с поваленным деревом упал Монок. Пулеметная очередь прошила его ноги до самой задницы.
Теперь стреляли уже не из одного пулемета, добавилась ружейная пальба. В нас ли они стреляли?
Мы с Барни подползли к окопу. Я нырнул вниз, а он подтолкнул Монока, и мы все вместе оказались в укрытии. Между нами и япошками было это огромное поваленное дерево, но они продолжали палить, и пули свистели уже совсем близко от нашего убежища, поэтому пора было переставать прятаться и отвечать на их обстрел.
Тут в окоп вполз д'Анджело и произнес, ухмыляясь:
– Я же говорил, что какашка была еще теплая.
– Заткнись и стреляй, – сказал я ему.
– Тебе придется поддержать меня, – ответил он. Он был ранен в ногу.
– Еще и тебя! – сказал я.
– Спасибо за добрые слова, папаша. Поддержи-ка меня!
Я помог ему сесть, и он начал отстреливаться из своего «М-1». Наши усилия казались просто смешными по сравнению с тем шквалом огня, который они на нас обрушили. Барни попытался перебросить в соседний окоп винтовку Фремонта и БАВ – большую автоматическую винтовку – Толстого, но они закричали, что испытывают страшную боль и слишком слабы, чтобы стрелять.
– Вы, ребята, сможете уделать их лучше, чем мы, – крикнул Толстый. – Удержите их...
Его голос затих.
– Убит? – спросил я своего друга.
– Похоже, он просто отключился, – ответил Барни.
– У него есть компания, – сказал я, кивнув на едва живого Монока и упавшего д'Анджело.
– Господи! Но ведь он не умер?
Я пощупал пульс д'Анджело у него на шее.
– Нет, он просто без сознания. Пули продолжали свистеть и жужжать у нас над головами.
Я позвал Фремонта, но он не откликнулся.
– Кажется, нам крышка, приятель, – сказал я Барни. – Все остальные уснули.
Я вспомнил слова капрала Мак-Рея, которые он сказал мне еще там, в учебном лагере, о том, что во время боя не поспишь. Он был не прав. Так не прав!
– Они не спят, – проговорил Барни, имея в виду этих сукиных сыновей, которые поливали нас пулеметным огнем.
Не спал и Уйти. Я слышал, как он, еще не совсем мертвый, стонет рядом, причитая:
– Мама, мамочка, папа, отец, пожалуйста, помогите мне.
И он снова закричал.
Я в жизни не слышал ничего более грустного, но не заплакал. Я был в этом заброшенном мире, в этом нелепом, оставленном всеми месте, где люди под огнем стараются не сойти с ума во время всеобщего безумия.
С безнадежным отчаянием я продолжал стрелять из моего «М-1» в беспрерывный дождь японских пуль.
Я думал о том, когда придет моя очередь уснуть.
А если я усну, суждено ли мне проснуться?
5
Барни прислонился к стволу упавшего дерева, стреляя из БАВ. Большая автоматическая винтовка делала его похожим на безумного седого карлика. У него сейчас был такой взгляд, который, наверное, встречали его противники на ринге. Я был знаком с ним давным-давно, но ни разу не видел у него таких глаз.
Ствол моего «М-1» раскалился: я расстреливал обойму за обоймой. Я тоже облокотился о дерево и даже не мог видеть тех, в кого стрелял. Лишь изредка мелькавшие в джунглях тени да пули, косившие растительность вокруг нас, доказывали, что там был кто-то живой.
Позади себя я услышал страшный крик. Резко обернувшись, я, как штыком, уперся дулом моего «М-1» в грудь Монока. Он пришел: этот большой индеец пришел сюда, крича от боли. Монок перепугал меня до смерти, но бедняга был не виноват.
Монок пришел и тут же потерял сознание, а потом внезапно очнулся и начал стонать, плакать и даже иногда кричать: он был похож на большое раненое животное. Бедняга был слишком ослаблен и испытывал слишком сильную боль, чтобы помогать стрелять или даже заряжать оружие. Его ноги были в ужасном состоянии. Мы ничего не могли сделать для него, даже используя наши комплекты первой помощи.
– Песенка БАВ спета, – сказал Барни, опуская большую винтовку.
– У Уоткинса в поясе пятьдесят запасных патронов, – вспомнил я. – Хочешь, я проползу туда и принесу их тебе?
Барни покачал головой.
– Я сам пойду. Ты ослаб от малярии, тебе не встать на ноги, если ты оставишь это бревно.
Я не стал с ним спорить. Он был прав: на моем лбу можно было приготовить яичницу.
Барни продолжал:
– Как бы то ни было, я хочу остаться в том окопе на некоторое время и пострелять оттуда. Пусть эти сволочи думают, что имеют дело с целой толпой здоровых морских пехотинцев.
– Почему бы и нет? Тогда уж возьми и запасной патронташ от винтовки Фремонта. Я прикрою тебя.
Я стрелял из-за бревна попеременно то из винтовки, то из своего «М-1», чтобы поддержать заградительный огонь, пока Барни на животе выполз из своего укрытия и полз в соседний окоп.
Потом его БАВ открыл огонь, и, черт возьми, я поверил, что рядом со мной был целый взвод здоровых морских пехотинцев, которые дадут япошкам жару.
Я продолжал заряжать ружья и винтовки с помощью д'Анджело, который едва двигался, но был в сознании и мог помогать мне перезаряжать оружие. Паже меняя все время шесть винтовок, я заметил, что они до того нагревались, что того и гляди деформируются от перегрева. Ладонь моей левой руки была обожжена дочерна.
Вдруг, совершенно неожиданно, Бог знает, когда именно, два солдата – два молодых, до смерти перепуганных солдатика – появились возле нас ниоткуда. Они подползли к нашему окопу и упали вниз. Они оба были ранены в ноги, а один к тому же в бок. Они всхлипывали от боли. У них не было их винтовок.
– Кто вы, к черту, такие? – спросил я приветливо, снова меняя винтовку.
– Мы... мы отстали от нашего пехотного полка, – сказал тот, который был легче ранен. – Мы заблудились.
– Вступайте в наш клуб, – пригласил я. Выстрелив два раза, я обернулся. Д'Анджело снова был без сознания. – Вы, ребятки, будете мне заряжать.
– Да, сэр.
Они задыхались, но больше не плакали. И стали заряжать мне винтовки.
– Не называйте меня «сэр». Меня зовут Геллер.
