Зачем нас здесь собрали?
— Я сказала Койн, что буду ее Сойкой-пересмешницей. Но я заставила ее пообещать, если победят повстанцы, обеспечить остальным трибутам неприкосновенность, — говорю я ему. — Прилюдно, так чтобы свидетелей было много.
— О, хорошо. Потому что я беспокоюсь за Энни. По незнанию, она может сказать что-то, что будет истолковано как предательство, — говорит Дельф.
Энни. Ну и ну. Я совершенно забыла о ней. — Не беспокойся, я позабочусь об этом.
Я сжимаю руку Дельфа и смотрю прямо на трибуну в передней части зала. Койн взглянула на меня поверх листочка со своей речью, приподняв брови. — Мне нужно, чтобы вы добавили Энни Креста в список неприкосновенных, — говорю я ей.
Президент слегка хмурится. — Кто это?
— Она Дельфа Одейра… — кто? Я на самом деле не знаю, как ее представить. — Она — друг Дельфа Одейра. Из Четвертого Дистрикта. Ещё один победитель. Она была арестована и доставлена в Капитолий во время взрыва арены.
— Оу, сумасшедшая девчонка. В этом нет необходимости, — говорит она. — У нас не принято наказывать кого-то из-за того, что он слабый.
Я думаю о сцене, которую наблюдала этим утром. Об Октавии, прижавшейся к стене. О том, что Койн и я имеем полярно разные представления о слабости. Но я говорю лишь: — Нет? Тогда не должно быть проблем с тем, чтобы добавить Энни.
— Хорошо, — соглашается президент, записывая имя Энни. — Ты хочешь быть здесь со мной, во время объявления? — я отрицательно качаю головой. — Мне так не кажется. Лучше поспеши и затеряйся в толпе. Я начинаю.
Я возвращаюсь к Дельфу.
Слова — ещё одна вещь, которой не разбрасываются в Тринадцатом. Койн призывает публику к вниманию и говорит им, что я согласилась быть Сойкой-пересмешницей, что подготовлю остальных победителей: Пита, Джоанну, Энобарию и Энни, и что их пощадят за любое нарушение, которое они совершат на благо восстания. В гуле толпы я слышу неодобрение. Полагаю, что никто не сомневается в том, что я хочу быть Сойкой-пересмешницей. Так что их разозлила объявленная цена — помилование возможного противника. Я стою, равнодушная к враждебным взглядам, бросаемым в мою сторону.
Некоторое время президент не вмешивается во всеобщее волнение, после чего продолжает в свойственной ей оживленной манере. Только слова, которые вырываются из ее рта, для меня являются полной неожиданностью.
— Но в ответ на это беспрецедентное требование, Солдат Эвердин обещала посвятить себя нашему благому делу. Из этого следует, что любое отклонение от миссии — мотивом или поступком — будет рассматриваться, как нарушение сделки. Неприкосновенность будет отменена, и судьба четырех победителей решится согласно законам Тринадцатого Дистрикта. Как и ее собственная. Спасибо.
Другими словами — стоит мне нарушить правила, и все мы умрем.
Глава пятая
Ещё одна сила, с которой нужно считаться. Ещё один властный игрок, который решил использовать меня как пешку в своей игре, несмотря на то, что ничто никогда не идет по плану. Сначала распорядители Игр превозносят меня до небес, а затем низвергают оттуда из-за горстки ядовитых ягод. Затем президент Сноу, пытается использовать меня, чтобы погасить вспыхнувшее пламя восстания, да только от каждого моего шага оно разгорается все сильнее. Потом повстанцы, вытаскивают меня с помощью металлического гребка с арены и провозглашают Сойкой-пересмешницей, а сейчас пытаются справиться с потрясением, понимая, что я, возможно, не очень-то и хочу обрастать крыльями. И теперь вот Койн, со своей драгоценной горсткой ядерного оружия и слаженным механизмом Дистрикта-13, которая, наконец-то начинает догадываться, что ухаживать за Сойкой-пересмешницей гораздо сложнее, нежели изловить ее. Но она быстро поняла, что я действую сама по себе и не заслуживаю доверия. Она первая всенародно объявила, что я представляю угрозу.
Я пробегаю пальцами вдоль густого слоя мыльной пены в ванне. Хорошенько отмокнуть в воде — всего лишь первый шаг к обретению мной нового образа. Моей команде по подготовке предстоит нелегкая работа по превращению меня в нечто привлекательное, учитывая мои выжженные волосы, обгоревшую кожу и уродливые шрамы, — с тем, чтобы затем вновь выжечь мне волосы, поработать над кожей и нанести шрамы, но уже в более эстетичном варианте.
— Вернемся к ее изначальной красоте, — первым делом утром приказала Фальвия. — Начнем с этого. Изначальная красота — это то, как человек выглядит по утрам, едва встав с кровати, то есть естественно, но безупречно. Это значит, что у моих ногтей идеальная форма, но они не отполированы. Волосы мягкие и блестящие, но не уложены. Кожа гладкая и чистая, но на ней ни грамма косметики. Волосы и синяки на теле удалены, но так, что это не бросается в глаза. Полагаю, в мой первый день в Капитолии в качестве трибута, Цинна давал такие же указания. Единственное отличие — я была участником соревнований. А как мятежнице, думаю, мне нужно больше походить на саму себя. Но, похоже, у всенародной мятежницы есть собственные стандарты, которых она придерживается.
Сполоснув пену со своего тела, я поворачиваюсь и вижу ждущую меня наготове Октавию с полотенцем в руках. Без яркой одежды, тяжелого макияжа, окрашивающих вещёств, драгоценностей и безделушек, которыми она раньше украшала волосы, она сильно отличается от той женщины, которую я знала в Капитолии.
Помню, как однажды она пришла с ярко-розовыми локонами, усеянными разноцветными мерцающими огоньками в виде мышей. Она рассказала мне, что у нее дома в качестве домашних животных живут несколько мышей. В то время эта мысль отталкивала меня, потому что, если только мы не умираем от голода — мы считаем мышей вредителями. Но, возможно, Октавия их любила, потому что они были маленькими, мягкими и пискливыми. Как она. Пока она меня вытирает, я пытаюсь привыкнуть к новой Октавии из Дистрикт-13. Ее настоящие волосы на удивление приятного каштанового цвета. Лицо у нее самое обычное, но очень приятное. Она моложе, чем я думала. Ей, быть может, чуть больше двадцати. Без накладных трехдюймовых ногтей ее пальцы оказываются чересчур короткими и непрерывно дрожат. Я хочу сказать ей, что уже все в порядке и я позабочусь о том, чтобы Койн больше никогда не причинила ей вреда. Но разноцветные синяки, раскрасившие ее болезненно бледную кожу, напоминают мне лишь о моей собственной беспомощности.
Флавий тоже кажется бесцветным без своей привычной красной помады и яркой одежды. Однако он, каким-то образом, снова оказался в своих оранжевых кудряшках. Кто изменился меньше всех, так это Вения. Ее волосы цвета морской волны лежат ровно, а не топорщатся в виде спаек и можно увидеть отрастающие серые корни. Тем не менее, в ней всегда больше всего поражали ее золотистые татуировки, а они остались точно такими же золотистыми и потрясающими. Она подходит и забирает полотенце из рук Октавии.
— Китнисс не собирается нам вредить, — тихо, но твердо говорит она ей. — Китнисс даже не знала, что мы здесь. Теперь все обойдется. — Октавия слабо кивает, но так и не осмеливается поднять на меня глаза.
Вернуть мне изначальную красоту оказывается совсем непросто, даже при наличии расширенного арсенала средств, принадлежностей и инструментов, которые Плутарх столь предусмотрительно захватил с собой из Капитолия. У моей команды подготовки все получается просто отлично, но лишь до того, как они пытаются разобраться с тем местом на моей руке, откуда Джоанна извлекла датчик слежения. Ни одна
