несколькими притонами. Его коммерческие способности привлекали внимание «авторитетов» района – Джона Кофлина, по прозвищу «Бэт Хаус», и «Хинки Динк» Хенны, которые обучили Гузика искусству «подмазывать» политиков и отцов города.
Он попал в Синдикат, как об этом говорили, благодаря своим финансовым талантам и еще потому, что однажды предупредил Аль Капоне – которого он тогда почти не знал – о предстоящем визите двух наемных убийц. Позже, когда Джейка избил известный бандюга Джо Говард, который затем бегал по бару, где произошла эта стычка, и хвастался, как «заставил маленького еврея хныкать», Капоне вернул долг. Он подошел к Говарду, уперся своим пистолетом ему в щеку и произнес: «А теперь похнычь сам, сука». Говард стал молить о пощаде, и Капоне разрядил ему в лицо всю обойму.
Теперь Капоне, которого выпустили из тюрьмы раньше срока по состоянию здоровья, стал умственно неполноценным из-за перенесенного сифилиса и доживал свои дни в собственном доме во Флориде. А Джейк был по-прежнему здесь. Он сидел за столом, один, в одном из отдельных залов Английского ресторана, рядом с камином, и поглощал баранью отбивную. Низкий, подсвечиваемый по углам потолок и развешанные на стенах гравюры с охотничьими сценами создавали особую, уютную атмосферу. Рядом за столами сидели мускулистого вида телохранители в свободного покроя костюмах, под которыми скрывались пистолеты. Это были парни, лица которых ничего не выражали, парни, которые могли пристрелить тебя утром и забыть об этом к обеду.
Гузик не был похож на убийцу. Он выглядел как процветающий, респектабельный финансист, каковым он и являлся. Он был полным, круглолицым, маленького роста человечком. Его глаза, с мешками под ними, скрывались под затемненными очками в металлической оправе. Его кожа была сероватого цвета, испещренная крапинками и пятнышками, отчего он казался старше своих шестидесяти лет. На нем был темно-голубой костюм, хорошо сшитый, но довольно простой. Однотонный галстук был также голубого цвета, чуть светлее костюма. Он медленно и сосредоточенно поглощал свою баранью отбивную.
По слухам, когда во время одного из банкетов в ресторане Робинсона Капоне, вытащив из-под стола бейсбольную биту, забил ею до смерти двух членов своей шайки, Гузик продолжал спокойно поглощать десерт. И когда Капоне, с окровавленной битой в руках, стал держать речь перед ошарашенной аудиторией, указывая на убитых и говоря, что это должно научить других держать язык за зубами и быть преданными, Гузик, говорят, потянув Капоне за рукав, сказал с набитым ртом: «О'кей, Аль, достаточно, мы тебя поняли».
– Геллер, – произнес Гузик, подняв голову от тарелки и изобразив на своем заплывшем лице некое подобие улыбки.
– Добрый вечер, мистер Гузик.
Официант в красном пиджаке, чье английское произношение поразило меня почти так же, как и предвыборное обещание мэра Келли, приготовил для меня столовый прибор.
– Садись. – Толстый маленький человек жестом пригласил меня за стол. На его толстых пальцах не было дорогих украшений – лишь одно обручальное кольцо.
– Спасибо, – сказал я и пододвинул к себе стул.
Он кивнул Греку, который сопровождал меня, и тот сел за один из ближайших столов вместе со своими приятелями-телохранителями.
– Как вы сегодня с Греком пообщались?
– Я не бил его по голове, а он не прикончил меня. Думаю, мы хорошо поладили.
Гузик засмеялся своим хрюкающим смехом.
– Теперь я вижу, почему Фрэнк ценил тебя. Он имел в виду Фрэнка Нитти.
– Как вы узнали, что я отправился в свой офис? – спросил я.
– Я не узнавал. Просто одного человека я отправил туда, а другого – в отель «Мориссон».
Маленький толстый негодяй продумал все.
– Мистер Гузик, прежде чем мы начнем о чем-либо говорить, я хочу кое-что вам сообщить. Лейтенант Друри получил ордер на ваш арест.
Гузик слегка пожал плечами.
– Я поговорю со своим адвокатом. Он зайдет в полицейский участок. Завтра или послезавтра.
– Но сейчас-то вы находитесь в общественном месте...
– Не будь дураком. Геллер. Неужели полиция будет беспокоить меня здесь? Кто такой Друри, чтобы я боялся его?
Он имел в виду, что Английский ресторан был тем местом, где Гузик расплачивался с полицией, прокурорами и политическими деятелями всего города. Откупался от них. Так что он чувствовал себя здесь в безопасности.
– У меня есть работа для тебя, – сказал он, отрезая очередной кусок отбивной.
– Я полагаю, вам известно, что я работаю на Джима Рэйгена, – ответил я как можно вежливее. – Я не хочу оскорблять вас, мистер Гузик, но есть такое понятие, как конфликт интересов.
– Ты мне нравишься, Геллер, – сказал он. Не думаю, что это было правдой. Я был уверен, что он никого и ничего не любил на этом свете, кроме, возможно, своей семьи, денег и еды. Наверное, подобное можно сказать о многих людях.
– Преданность – важное качество, – продолжал Гузик. – Аль был предан мне, а теперь я предан ему. Сейчас он там, в Майами, с помутившимся рассудком, и многие парни считают, что ему больше не надо платить. У нас нет специальной платежной ведомости на такой случай, но я продолжаю регулярно переводить ему деньги. Это и есть преданность.
Он проглотил кусок баранины и замолчал, словно ожидая моего ответа. Но я не знал, что сказать. Я лишь чувствовал на себе взгляд его телохранителей.
– Мы с тобой не друзья, – сказал Гузик. – Я не могу ожидать от тебя какой-то особой верности. Если ты сделаешь для меня работу, то тогда я могу ожидать этого. Однако ты и я – скажем так, ты и Фрэнк – понимали друг друга. Чтобы быть точным, для меня ты тот парень, который однажды оказал мне услугу. Парень, которому можно доверять. Это не мало. Я не могу сбрасывать это со счетов.
– Вы уже оказали мне ответную услугу, мистер Гузик, – сказал я, имея в виду, что я просил его оставить в покое племянницу Рэйгена, потому что она была моей девушкой. – Я не считаю, что вы мне чем-то обязаны.
– Да ладно тебе! Когда эти свиньи похитили меня с целью выкупа, нам нужен был человек, которому могли доверять обе стороны. Человек, который мог бы доставить деньги. И когда во время обмена запахло порохом, ты не сдрейфил, не бросил меня. Ты выручил меня. О таких вещах я не забываю.
Он докончил свою баранью отбивную, когда стрелки на часах показывали чуть больше десяти вечера, и я подумал, было ли это для него поздним ужином или всего лишь легкой закуской. Он налил себе чуть-чуть вина, затем подлил немного мне.
– Джим Рэйген – мой друг, – сказал он. – Все это лишь недоразумение.
– Мистер Гузик, я был там. В меня стреляли. Я доставил Рэйгена в госпиталь. Теперь он останется инвалидом. Извините меня, но это нельзя назвать недоразумением.
Глаза Гузика прищурились под серыми стеклами очков. Он поднял указательный палец и направил его на меня, говоря:
– Это сделал не я. Это сделал этот полоумный ублюдок Сигел.
Я почувствовал, как у меня напряглись на лице мускулы:
– Сигел? Багси Сигел?
– Никогда не называй его так. А то он убьет тебя. «Да и ты не любишь, когда тебя называют „Грязным Пальцем“, не так ли, Джейк? Но ты не можешь не замусолить свой большой палец, изо дня в день пересчитывая банкноты».
– Почему Сигел? – спросил я.
– Сигел хочет, чтобы Рэйген ушел. Он считает, что когда Рэйген уйдет, то и возглавляемая им «Континэнтэл Пресс» прекратит свое существование. А те, кто останутся, не осмелятся конкурировать с ним, Сигелом, и его «Транс-Америкэн».
– Я думал, что это была ваша операция. Я думал, что Сигел является вашим парнем.
– Считается, что он работает на нас и на своих восточных друзей. – Гузик чуть скривил рот и расстроенно покачал головой. – Это была их идея.
