Он пожал плечами.
– А что вы хотите узнать?
– Почему она лежала там?
– Наверно, я забыл ее выбросить.
– Где вы ее взяли?
– Я купил бутылку молока по дороге в Хартфорд. В среду утром.
– Где?
– Я точно не помню. Наверно, где-нибудь на дороге недалеко от Энглвуда.
– Зачем вам понадобилось купить молоко? Я почему-то думал, что вы употребляете более крепкие напитки, Ред?
– Нет, нет. У меня больной желудок. Врач посоветовал мне пить много молока.
– Какой врач?
– Врач семьи Морроу в Энглвуде. Я забыл его имя.
В этот момент вмешался Уэлч:
– Послушай, Джонсон, где находится этот ребенок?
– Упаси Боже, я не знаю. Мне ничего неизвестно о ребенке!
– Ты хорошо знаешь Бетти Гау? – упорствовал Уэлч.
– Пожалуй, так можно сказать.
– Где ты познакомился с ней?
– В штате Мэн больше года назад.
– Как это произошло?
– Ну, я работал на мистера Ламонта, и его имение находилось рядом с дачей Морроу.
– Когда ты последний раз видел Бетти?
– В воскресенье. Нет, в понедельник вечером.
Уэлч подтолкнул его рукой.
– Так в воскресенье или в понедельник?
– Ив воскресенье и в понедельник. – Джонсон сморщился от боли.
– Где ты с ней встречался?
– В Энглвуде.
Уэлч схватил его за рубашку и сжал ее в кулаке.
– Почему ты звонил ей и спрашивал о ребенке в ночь похищения?
– Потому что из-за этого ребенка не состоялось наше свидание! Разумеется, я спросил о ребенке.
– Ты когда-нибудь был в доме Линдбергов?
– Да.
– Сколько раз?
– Думаю, два... или три раза.
– Когда ты в последний раз был здесь?
– Кажется, две недели назад.
– Ты хорошо знаешь расположение комнат в этом доме?
– Думаю, что да.
– Когда-нибудь заходил в детскую?
– Нет, никогда.
– Когда-нибудь поднимался на второй этаж?
– Да, в комнату Бетти. После работы ей можно принимать гостей там.
– Эта комната далеко от детской?
– Кажется, они расположены рядом.
Джонсон отвечал на сыплющиеся на него вопросы, почти не раздумывая – моряк сумел не потерять самообладания.
Уэлч отпустил рубашку моряка, повернулся к Шварцкопфу и сказал негромко:
– Выйдите отсюда. Оставьте нас с ним наедине, и я вышибу из него правду.
Шварцкопф кивнул – его это устраивало.
– Полковник, – сказал я. – Инспектор... давайте выйдем на минутку. Мне нужно сказать вам кое-что, ребята.
Мы вышли из будки. Рядом были каменная стена и ворота, за которыми, словно муравьи, беспорядочно двигались толпы репортеров. Им ужасно хотелось знать, что происходит в нашей прославленной будке.
– К чему сейчас выбивать из него признание? – спросил я. – Во-первых, он моряк и, видимо, довольно крепкий. Его трудно будет заставить в чем-нибудь признаться, не нанеся побоев, которые будут заметны посторонним.
Уэлч ощетинился:
– Ты что, вздумал учить нас, как вести нашу работу?
– Боже упаси. Я убежден, что там, где нужно выбивать бесполезное признание из подозреваемого, который невиновен, вы человек незаменимый.
– Пошел ты, Геллер!
– Взаимно, Уэлч. Полковник, почему бы вам не проверить алиби Реда Джонсона, прежде чем ваш инспектор не начнет колошматить резиновым шлангом по его шведскому черепу?
– Он норвежец, – сказал Шварцкопф, но сам задумался. – Если все эти факты подтвердятся – стоимость междугородного разговора, фильмы, которые, как он утверждает, шли в кинотеатре, кафе-мороженое и то, что врач прописал ему молоко, – то окажется, что в руках у нас невиновный человек.
– Вы правы, – сказал я. – И это будет очень печально, потому что его разговор мне очень напоминает эти чертовы письма о выкупе.
Глава 8
«Олд Принстон Инн» находилась на Нессау-стрит, главной улице университетского городка, в честь которого и была названа эта старая четырехэтажная кирпичная гостиница. Даже в девять вечера, когда торговля уже давно закончилась, магазины продолжали своими оранжево-черными витринами кричать о любви к футболистам из «Принстонских Тигров». Казалось, этот маленький город охотно афишировал свою зависимость от юных благодетелей.
Но это был будний вечер, вечер, когда в университете еще шли занятия и улицы были пустыми, как голова студента, изучающего физическое воспитание; казалось, чернеющие вдали готические университетские здания поглотили не только всех студентов, но и остальных жителей города. Пустынные улицы, оранжевые и черные цвета, преобладающие в витринах магазинов, вкупе с холодным мартовским ветром и темной, безлунной и беззвездной ночью, заставили меня ощутить тревогу, сходную с той, которую чувствует домовладелец в канун Дня всех святых, не пожелавший раскошелиться на конфеты детям.
К тому же я шел на спиритический сеанс.
– Мне очень жаль, что приходится просить вас об этом, – сказал мне Линдберг днем, сидя за своим столом в кабинете, – но, кажется, это единственный способ добиться для вас комнаты в гостинице.
– О'кей, – сказал я, – мне это с руки – я уже начал чувствовать себя здесь охотником за привидениями.
– Именно это я вас и хочу заставить делать, – сказал он, энергично указывая на меня пальцем. – Вы станете моим главным следователем. Я надеюсь, вы выясните все, что произошло в ту ночь.
Я выпрямился на стуле.
– А? Что?
Он и Брекинридж рассмеялись. Смех их был мне приятен, хотя они смеялись надо мной. У Слима было чувство юмора ребенка дошкольного возраста, которое, как мне сказали, проявлялось в его шутках. Он по крайней мере два раза прятал ребенка от Энн и Бетти Гау только для того, чтобы потом посмеяться над ними, вот почему в ночь похищения первой реакцией Энн и няньки была мысль, что это очередная проделка Слима.
– Нейт, – сказал Линдберг, – вы прекрасно знаете, что для нас вы подлинный знаток преступного мира Чикаго, а не охотник за привидениями.
– Вы меня утешили.
