– У меня нет никаких сомнений, джентльмены, в ваших добрых намерениях, – он взглянул на Бэрриджа и сказал: – Адмирал, я знаю, что вы хотите только, чтобы у Энн, Чарли и у меня все было хорошо.
Трое мужчин, поняв, что разговор окончен, встали и с унылым видом посмотрели друг на друга.
Линдберг вышел из-за стола и положил руку на плечо Бэрриджа.
– Дело в том, джентльмены, что я сейчас не в состоянии положить в банк эти двадцать пять тысяч долларов.
Кертис сказал:
– В таком случае, полковник, я уверен, что сам с помощью моих друзей в клубе смогу собрать эти деньги...
Линдберг спокойно поднял руку. Он сказал:
– Я оставляю двери открытыми, командор. Скажите вашему приятелю Сэму: если он сможет передать вам, или адмиралу, или его высокопреподобию фотографию Чарли, снятую после той ночи, когда его похитили, то меня это убедит.
Явно успокоенный, Кертис закивал.
– Или, – продолжал Линдберг, – попросите их написать несколько слов и подписать письмо, поставив определенный знак.
– Определенный знак? – спросил Кертис.
– Они поймут, – сказал Линдберг. – Точнее, поймут в том случае, если они те, за кого себя выдают. Я хочу поблагодарить вас за ваши хлопоты и участие, за то, что вы проделали такой длинный путь на север... Могу ли я пригласить вас пообедать с нами?
– Сочтем за честь, – быстро ответил Кертис.
Его преподобие Добсон-Пикок, который явно любил поесть, закивал. Бэрридж, казалось, был несколько смущен, однако поблагодарил Линдберга и тоже принял предложение.
Линдберг проводил их в гостиную, жестом велев мне и Шварцкопфу остаться в кабинете. До нас донесся отраженный эхом собачий лай.
Линди вскоре вернулся без них и сказал:
– Ну, что скажете?
– Я не разобрался, – сказал я.
Шварцкопф издал короткий смешок.
– Это на вас не похоже, Геллер. У вас всегда есть свое мнение. Чаще всего негативное.
– Только не сейчас. Адмиралу и его преподобию можно верить. Кертис – темная лошадка. Кажется, он думает только о себе.
– Он преуспевающий кораблестроитель, – заметил Линдберг.
– Сейчас трудные времена, – многозначительно сказал я. – Не повредит, если мы проверим его финансовое положение.
– Я согласен с Геллером, – сказал Шварцкопф, возможно, неожиданно для себя.
Линдберг кивнул в знак согласия.
– Однако кое-что из того, что сказал Кертис, совпадает с информацией, полученной профессором Кондоном от «Джона».
– За исключением того, что Сэм готов согласиться на двадцать пять тысяч, – заметил Шварцкопф. – «Джон» просит семьдесят.
Линдберг вздохнул и покачал головой:
– Черт. Я не знаю, что и думать. Может, нам следует радоваться, что член банды предлагает вернуть моего сына за такой небольшой выкуп?
– Возможно, эта дешевая цена, которую они запросили, не такой уж добрый знак.
Они оба посмотрели на меня.
– Она может свидетельствовать о разногласиях среди членов банды. Если это действительно одна и та же группировка и отдельные ее члены обращаются к разным людям с предложением вернуть ребенка за выкуп, то... – Я пожал плечами.
Линдберг подошел к камину и пошуровал в нем кочергой. Огонь в нем доживал свои последние минуты. Рот Линдберга был плотно сжат.
– Кстати, полковник, – обратился к нему Шварцкопф, – я хочу, чтобы вы знали, что это не я заговаривал зубы адмиралу Бэрриджу по телефону.
– Это сделал Микки, – сказал я. – Готов поставить сто против одного.
– Наверняка этот маленький жулик очень грубо обошелся с адмиралом, – сказал Шварцкопф.
Линдберг молча продолжал шуровать в камине.
– Вы заметили недавно появившуюся на первых полосах многих газет статью о том, как Роснер, Спитале и Битз разглагольствовали перед газетчиками? – бросил я. – Однако все было не так, как об этом сообщают газеты.
– Что вы имеете в виду? – спросил Линдберг.
В газетах сообщалось, что для того чтобы взять у них интервью, репортеры ходили к каждому из этой тройки домой или на работу – я объяснил Линдбергу этот факт тем, что они проводили пресс-конференцию в нелегально торгующем спиртными напитками кабаке, обслуживающем желтую прессу.
– Полковник, – сухо сказал Линдберг Шварцкопфу, – я заметил, что вы отослали домой некоторых своих людей. – Он помешал раскаленную золу. – Как это понимать?
Шварцкопф принял строевую стойку.
– Эта мера обусловлена чисто финансовыми соображениями. Боюсь, мы уже израсходовали пять тысяч долларов из резерва фонда полиции штата для непредвиденных расходов.
– Понятно.
– Нам пришлось отказаться от снабжения продовольствием из Нью-Йорка, теперь еду готовят в ламбертвильской казарме и каждый день привозят сюда на машине.
Линдберг кивнул. Он смотрел на Шварцкопфа, огонь камина оранжевым светом играл на его моложавом, добром лице. Он сказал:
– Жаль, что я сам не могу прокормить ваших людей, полковник. Бог свидетель, я очень благодарен им и вам за то, что вы сделали.
– И будем продолжать делать. Я просто урезаю все излишние расходы. На следующей неделе я буду просить финансовый комитет штата о предоставлении нам дополнительных средств.
– Мне жаль, что вы израсходовали свой срочный резерв.
– Полковник, вы уже израсходовали гораздо больше.
– Во сколько же нам обошлись эти усилия?
Шварцкопф сделал глотательное движение.
– В пятьдесят тысяч долларов, полковник.
Линдберг безучастно смотрел на огонь в камине.
– Пятьдесят тысяч долларов. Первоначальная сумма выкупа. В этом есть некоторая доля иронии.
– Если есть, – сказал Шварцкопф, – то ваш друг мистер Геллер обязательно ее заметит.
Он постоял немного, кивнул Линдбергу и вышел. За дверью у стены Микки Роснер читал «Дейли Ньюз».
– Войдите сюда, мистер Роснер, – сказал Линдберг.
– Охотно, полковник.
С нахальной улыбкой на лице Микки вошел и остановился, покачиваясь на каблуках.
– Я хочу попросить вас об одной услуге.
– Я слушаю вас, полковник.
– Уберите Спитале и Битза. Я не хочу, чтобы они участвовали в моем деле.
– Ну... конечно. Но почему?
– Они не устраивают меня как посредники.
– Как скажете. Что-нибудь еще?
– Да. Убирайтесь.
– Убираться? Вы хотите сказать... чтобы я убрался?
– Убирайтесь. Вы тоже отстранены от дела.
