– Выдержки?
– Из Песни Соломона.
Неожиданно грохот двигателей Сикорского показался мне благодатью.
Несмотря на то что я сидел сзади, мне хорошо были видны оба пилота, и через какое-то время я заметил, что Линдберг передал рычаг управления Брекинриджу. Это было почти облегчением для меня, поскольку из этих двух полковников именно Брекинридж производил впечатление уравновешенного человека, и я мог не опасаться, что он начнет демонстрировать фигуры высшего пилотажа.
Однако почти сразу после этого мы начали терять высоту.
Это чертово судно начало падать как камень.
– Слим! – воскликнул Брекинридж, пытаясь скрыть охватившую его панику. – Я хочу набрать высоту, а он...
Линдберг немедленно взялся за штурвал, выровнял самолет и вновь уступил штурвал Брекинриджу. Я заметил, что Линди слегка улыбается. Брекинридж сделал глотательное движение, выражение лица у него было недоуменным.
А я, разумеется, уже давно умер от сердечного приступа.
Немного погодя Брекинридж снова закричал:
– Я пытаюсь повернуть вправо, а он поворачивает влево! Что, черт возьми, с ним случилось?..
Линдберг вновь взял управление на себя и легко повернул самолет, накренив его, направо.
Брекинридж внимательно посмотрел на своего друга. Потом на лице его появилась неторопливая улыбка.
– Ах ты плут!
Плут?
Тут Линдберг не выдержал и начал смеяться. Я никогда не слышал, чтобы он смеялся, чтобы он так смеялся.
Брекинридж смотрел на него с улыбкой.
– Ты переключил провода на этой машине, когда осматривал ее.
Смех Линдберга, заполнивший кабину, заглушил даже шум двигателей. Он смеялся так же заразительно, как студент колледжа, живущий в общежитии, который увидел, что на вошедшего к нему в комнату приятеля вылился кувшин воды. Айри посмотрел на меня – лицо его было белее, чем его рубашка. Кондон, кажется, молился.
Линдберг наклонился, что-то отрегулировал под приборной панелью, напротив Брекинриджа, и сказал:
– Я тебя достал. Генри. Я тебя достал.
– Ах ты негодник! Ах ты плут!
– Ах ты сукин сын! – сказал я.
Линдберг обернулся и посмотрел на меня сперва испуганно, потом смущенно.
– Я не хотел пугать вас, Нейт. Просто время от времени я люблю пошутить над Генри.
– Имейте в виду, что я не взял с собой запасного нательного белья, о'кей?
– О'кей, – отозвался Линди, смущенно улыбнувшись. – Я прошу прощения. Забыл, что это ваш первый полет.
Я положительно воспринял то, что в Слиме проснулся известный специалист по розыгрышам, но не выразил большого восторга по этому поводу. Я закрыл глаза. Даже поспал немного.
Разбудил меня голос Айри, который сказал мне:
– Приехали.
Я посмотрел в окно и увидел внизу пятно на синем фоне.
– Это остров Каттиханк, – сказал Айри. – Первый из группы островов, носящих имя Элизабет.
Самолет начал падать, и мой желудок кувыркался. Тем не менее, я продолжал смотреть вниз, где полдюжины точек начали превращаться в катера береговой охраны; стали заметны также фигурки военных моряков. Линдберг убавил газ настолько, что я сумел разглядеть несколько судов, покачивающихся на якоре недалеко от берега. Скоро мы летели уже так низко что едва не касались крыльями воды; затем двигатели снова набирали обороты, когда Линди поднимал самолет и разворачивал его, чтобы снова опуститься.
В конце концов я привык к этому; я действительно привык к этому. И с тех пор я уже никогда не боялся летать на самолетах – ведь я пережил бреющий полет с отчаянным летчиком-асом за штурвалом, когда мы играли в салки с покачивающимися мачтами судов.
В течение шести часов мы делали круги, взмывая вверх и падая вниз, чтобы пролететь над десятками судов и прогулочных яхт, однако мы так и не увидели «небольшое зудно „Нелли“».
Около полудня Линдберг покинул район поисков; некоторое время гидроплан с ревом летел строго вперед и затем снова начал спускаться; из окна я увидел на поверхности воды белые барашки, и еще через пару минут мы приземлились в бухте Баззарда. По воде мы подъехали к острову Каттиханк, и я был счастлив ступить ногой на относительно твердую, сухую землю, которую олицетворял собой тряский деревянный причал.
Нас дожидалась целая толпа репортеров. Они мелкими шагами устремились за нами, засыпая всех нас вопросами, в то время как Линдберг стойко шагал вперед, не обращая на них внимания. Они приставали к нему, пытаясь выяснить, кем являются Кондон, я и Айри, но Линдберг не удостоил их даже взглядом.
– Ну-ну, ребята, – сказал Брекинридж, отмахиваясь от них. – Пожалуйста, оставьте нас в покое. Нам нечего вам сказать.
Они оставили нас ненадолго, и за это время мы спокойно пообедали в старой гостинице «Каттиханк Отель». Кондон ел с завидным аппетитом; я тоже смог немного поесть. Аппетит у Брекинриджа и Айри был умеренным. Линдберг, лицо которого побледнело, а взгляд потускнел, вообще ничего не ел, на наши редкие вопросы он отвечал лишь монотонным мычанием.
После обеда мы вернулись к самолету Сикорского, и вторая половина дня в точности повторила первую, только шуток больше не было: Линди молча прочесал все побережье вплоть до южного Массачусетса, однако нигде не было судна, похожего на то, которое мы искали. Мы безмолвно смотрели из окон вниз, наши глаза ныли от напряжения.
Приближалась ночь.
– Почему-то осечка вышла, – наконец смирился Линдберг. – Возможно, их отпугнула активность береговой охраны.
Брекинридж, сидевший на месте второго пилота, кашлянул и сказал:
– Кажется, в данный момент нет смысла продолжать поиски.
Линдберг ответил ему тем, что сделал последний круг над проливом, пролетев почти над уровнем моря; потом самолет набрал высоту, выровнялся и повернул домой, на юго-восток.
Мы приземлились на взлетно-посадочной полосе в Лонг-Айленде. В загородном авиационном клубе, неподалеку от Хиксвилля, нас ждала машина – об этом позаботился Линдберг. Мы все влезли в нее и молча доехали до Манхэттена. Узел с одеялами, детской одеждой и молоком остался в гидроплане. Молоко к этому времени, должно быть, все равно прокисло.
Линдберг заговорил только тогда, когда машина остановилась перед светофором на 3-й Авеню.
– Я довезу вас до дома, профессор.
– Прощу вас, не надо, полковник, – сказал Кондон; он опять сидел между мной и Айри на заднем сиденье. – Выпустите меня здесь. Я прекрасно доберусь до дома на метро.
– Я довезу вас, – голос Слима был на удивление холодным.
– В этом нет необходимости, – в голосе Кондона явно сквозило отчаяние.
– Ладно. – Линдберг остановил машину напротив перехода, ведущего к одной из станций метро. Он повернулся и посмотрел на нас. Лицо его было изможденным и мрачным. – Знаете, нас обманули.
Кондон ничего не сказал. Его губы под длинными усами дрожали.
Линдберг вышел из машины и выпустил Кондона; при этом мне самому пришлось выйти из машины, и я услышал, как Слим холодно сказал:
– Ну, профессор, сколько я вам должен за ваши услуги?
Мне показалось, Кондон сейчас расплачется. Он опустил голову, и лицо его при этом было ужасно несчастным. Невероятно, но мне стало жаль старика.
