тысяч, которые вы дали мне на расходы, мне достаточно.
Эвелин не упоминала об этом, но потом подтвердила, что Минз действительно попросил и получил у нее четыре тысячи в счет расходов, помимо тех ста тысяч, которые он «хранил».
– Вы выглядите усталой. Одиннадцатый. Вы хорошо себя чувствуете?
Она закурила новую сигарету.
– Гораздо важнее, как чувствует себя «книга». Какие у вас новости?
Он сделал широкий жест рукой.
– Как вам известно, я был в Чикаго. Несколько дней назад Лис послал туда одного из членов банды, чтобы тот избавился от пятидесяти тысяч, которые Линдберг заплатил другому посреднику. Однако человеку Лиса не повезло – покупателей не нашлось. Вы знаете, что в банках уже есть серийные номера этих денег?
– Я узнала об этом из газет.
– Банда очень обижена на Линди за то, что он записал номера этих денег. Я пытаюсь убедить их, что ваши сто тысяч долларов являются чистыми.
– Благодарю вас. Каким будет наш следующий шаг?
Минз заговорщически наклонился вперед, держа свою шляпу обеими руками, словно маленький щит.
– Банда хочет заменить эти меченые деньги, полученные от Линдберга, чистыми деньгами. Эти грязные пятьдесят тысяч они хотят продать за тридцать пять тысяч чистых долларов.
– Полагаю, эти тридцать пять тысяч будут взяты из моих ста тысяч?
Он откинулся назад с удивленным, почти оскорбленным видом.
– О нет, этих ста тысяч нельзя касаться ни при каких обстоятельствах. Как только мы закончим дело с этими мечеными деньгами, сто тысяч нам понадобятся для возвращения «книги».
Эвелин выпустила дым.
– Минз, мои деньги действительно по-прежнему у вас?
– Ваши деньги? Ну конечно у меня!
– Где они находятся?
– В сейфе, в моем родовом имении, в Конкорде... Я отвез их туда сразу после того, как вы видели их в моем доме. Надеюсь, вы не думали. Одиннадцатый, что я брал с собой эти деньги в Айкен и тем более в Техас, где у меня их могли похитить? – Улыбаясь, он похлопал себя по груди. – Вы не знаете Гастона Минза!
– Иногда я сожалею, что вообще обратилась к вам. Эти тридцать пять тысяч – кто выделит их? У меня нет такой суммы наличными.
– Я сам пытался занять их у своего друга букмекера, но увы...
Это было все – терпение мое истощалось.
Я стал спускаться по лестнице. Мои шаги прозвучали в гостиной ружейными выстрелами. Минз испуганно огляделся по сторонам, потом встал с дивана, повернулся: его круглое лицо напряглось, рука потянулась к карману пиджака.
– Не надо, – сказал я без энтузиазма.
Рука застыла. Лицо его обмякло, ямочки на мясистых щеках куда-то пропали, маленькие глаза расширились.
Глаза Эвелин сверкали; казалось, она немного испугана и одновременно возбуждена моим появлением. Она тоже была неравнодушна к мелодраме.
– Мне нужно несколько минут побыть наедине с мистером Минзом, – сказал я ей. Я ее заранее предупредил, что могу попросить ее об этом. Она кивнула и быстро вышла.
– Одиннадцатый! – крикнул он ей вслед, взмахнув рукой.
Она не отозвалась. Дверь медленно закрылась. Я подошел к нему.
– Подними руки, Минз. Ты знаком с этой процедурой.
– Что все это значит. Шестнадцатый?
– А, вспомнил мой кодовый номер, Я польщен.
Я похлопал его и обнаружил небольшой автоматический пистолет двадцать пятого калибра. В его жирной руке этот пистолетик был бы похож на игрушку. Я осторожно бросил его на диван.
– Кто вы? – спросил он возмущенно.
– Не шофер. Что тебе на самом деле известно, Минз?
Он посмотрел на меня невинным взглядом и стал похож на растолстевшего херувима.
– Известно?
Я сказал со сдержанным сарказмом:
– О деле Линдберга.
Он с достоинством, словно упрямый идеалист, покачал головой:
– Я поклялся хранить тайну.
– Мне нужны имена. Кто организовал это деяние?
– Какое деяние?
– Похищение, жирный ублюдок. Похищение.
Его приподнятый подбородок был похож на конец небольшой садовой лопатки.
– Мне ничего неизвестно, кроме того, что я уже сказал миссис Мак-Лин.
– Хочешь пройти проверку на детекторе лжи, Минз?
Он фыркнул.
– Я не верю в эту штуковину. Во все эти провода, электроды, иголки – это все чушь собачья.
– Я не этот детектор лжи имел в виду.
Он опять фыркнул с недоверием.
– А какой вы имели в виду?
– Чикагский детектор лжи.
– И что это за, скажите мне пожалуйста, чи... Он не закончил своего вопроса, потому что я засунул ствол своего браунинга девятого калибра ему в рот.
– В Чикаго мы пользуемся таким детектором лжи, – пояснил я.
Он выпучил глаза, как Микки Маус – в них был страх. Ямочки снова появились на его щеках, но с такой конфеткой во рту ему было не до улыбки.
Зато я улыбался во весь рот.
– Становись на колени, Минз, и постарайся не делать резких движений. Курок этого пистолета срабатывает при малейшем нажатии, да и за себя я не ручаюсь.
Он осторожно опустился на ковер, непроизвольно посасывая ствол моего браунинга, и стал похож на Будду, преклонившего колена на восточном ковре в храме, ему же посвященном.
Приняв позу для молитвы, он начал издавать какие-то звуки: кажется, он хотел узнать, что мне нужно;
– Имена, Минз. Мне нужны имена людей, провернувших это дело.
Он все пытался издавать курлыкающие звуки, наверное, хотел заявить о своей невиновности и неведении. Я подтолкнул пистолет кверху, чтобы мушка поцарапала ему нёбо. Он начал кашлять, и это было опасно. Слюна его покраснела. Он начал плакать. Я никогда раньше не видел, чтобы такой большой мужчина плакал. Я бы пожалел его, если бы он не был таким подлецом.
– Кивни, – сказал я, – когда будешь готов говорить правду.
Покашляв и отдышавшись, он закивал.
– О'кей, – сказал я и вытащил пистолет из его рта. С него стекала красная слюна, и я с отвращением вытер его о костюм Минза.
– Макс Хэссел, – заявил он, тяжело дыша, – И Макс Гринберг.
– Ты не выдумал эти имена?
– Нет! Нет!
– Их обоих зовут Максами?
– Да! Да.
– Кто они?
