и закончилось.
Мне было немного странно чувствовать себя пассивным наблюдателем после того, как я принимал самое активное участие в этом знаменитом деле на его ранней стадии. Нельзя сказать, что это меня уж очень волновало. Иногда я вспоминал о Линдберге; довольно часто – об Эвелин. Это были сладостно-горькие воспоминания.
Все же приятно было сознавать, что это дело уже позади, что оно фактически раскрыто.
2
Одинокий волк
13 марта – 4 апреля 1936
Глава 26
Было начало десятого утра, которое, судя по тому, что я мог видеть из окна, выходящего на надземку, было пасмурным и малообещающим. Пятница, тринадцатое... Нельзя сказать, что я очень верю в везение и невезение, но, оглядываясь теперь назад, должен сказать, что этот день оправдал свое несчастливое число.
Однако когда на столе рядом с моими скрещенными ногами в шерстяных носках с дырами, заметными только тогда, когда я снимал обувь (а я как раз снял ее), зазвонил телефон, я еще находился в блаженном неведении и спокойно читал спортивный раздел газеты «Триб» и пил из бумажного стаканчика кофе, который принес из расположенного внизу кулинарного магазина.
Я едва не пролил кофе и чуть не сшиб со стола ногой телефон. Этот деформированный черный предмет звонил не так часто. У меня был большой офис, но он состоял лишь из одной комнаты, в которой я и проживал, – на четвертом, последнем этаже здания на Ван Бюрен-стрит, где кроме меня и обитателей расположенной здесь же ночлежки жили также хиромант, подпольный акушер и два или три занимающихся сомнительными делами адвоката. Бизнес мой в то время был довольно установившимся – главным образом, проверка кредитоспособности клиентов для пригородных кредитно-финансовых учреждений, которые и были и становым хребтом моей депозитной книжки. Иногда ко мне обращались люди, желающие развестись, но по какой-то непонятной мне причине психологического свойства они почти всегда приходили без предварительной записи: печального вида мужчина или женщина, но обычно мужчина с покрасневшими глазами, испытывающий чувство вины не меньше Каина робко входил в мой офис и нанимал меня, чтобы я подтвердил его самые худшие опасения фотографиями.
Я сунул ноги в ботинки – не стоит говорить о деле в носках, пусть даже по телефону – и сказал:
– Первоклассное сыскное агентство. Натан Геллер слушает.
Еще до того как я произнес эти слова, я понял по шуму помех в трубке, что звонят по междугородной линии – случай редчайший.
– Мистер Геллер, – сказала телефонистка, – пожалуйста, не кладите трубку. С вами сейчас будет говорить губернатор.
– Губернатор? – я выпрямился и поправил галстук. Я не испытывал особого уважения к политикам, но такие звонки раздавались в моем офисе не часто. Точнее сказать, никогда.
– Не кладите трубку, пожалуйста, – повторила она.
Я продолжал слушать скрип на линии, на который беззаботно тратились деньги налогоплательщиков. Зачем, черт возьми, я понадобился губернатору Хорнеру?
– Мистер Геллер, – произнес нараспев спокойный баритон; даже искажаемый треском на линии голос его был впечатляющим. – Это губернатор Хоффман.
Я расслышал его, но все же тупо спросил:
– Губернатор Хорнер?
– Нет, – сказал он с некоторым раздражением в голосе. – Хоффман. Я звоню из Трентона.
– О! Губернатор Хоффман!
Я разговаривал не с губернатором штата Иллинойс; я разговаривал с губернатором штата Нью-Джерси. Я узнал его имя не потому, что интересовался политикой, а потому, что незадолго до этого видел его в газетах.
– Как вы наверное знаете, мистер Геллер, в течение последних нескольких месяцев значительную часть своего времени и усилий я отдаю делу Линдберга. Или, если сказать точнее, делу Хауптмана.
– Да, сэр.
Губернатор Хоффман являлся предметом дискуссий далеко за границами штата Нью-Джерси. Он прославился тем, что взял, так сказать, под крылышко осужденного похитителя – фактически убийцу, – которого признали виновным в совершении тяжкого преступления. Примерно месяц назад Хоффман предоставил Хауптману тридцатидневную отсрочку исполнения приговора.
– Отсрочка для этого заключенного истекла несколько дней назад, – сказал Хоффман голосом, в котором сквозили печаль и отчаяние. – И другой отсрочки я ему не дам.
– Понятно, – сказал я, хотя ничего не понимал.
– Новая дата исполнения приговора тридцатое марта. Я намерен сделать все возможное, чтобы хорошо использовать оставшееся время.
– Э... Это как, губернатор?
– Я поручил расследовать это дело независимым следователям. Они работают уже несколько месяцев, и я не намерен прекращать своих усилий в этом направлении. Я надеюсь с вашей помощью сделать их более эффективными.
– С моей помощью?
– О вас очень хорошо отзываются, мистер Геллер.
– Думаю, у вас на восточном побережье достаточно своих следователей, губернатор Хоффман. Если, конечно, вас не заинтересовал чикагский аспект...
– Вы один из немногих живых людей, знающих, что в этом деле есть чикагский аспект. И мне прекрасно известно, какую роль вы сыграли на ранней стадии расследования. Вы непосредственно участвовали в этих событиях и многое успели повидать. Вы встречались с Кертисом, Минзом, Джефси, Маринелли, его сожительницей Сарой Сивеллой и многими другими. Вы идеальный человек для проведения этого экстренного расследования.
Экстренное расследование!
– Губернатор... могу я быть с вами откровенным?
– Разумеется.
– Дело Линдберга было одним из самых тяжелых, запутанных и безнадежных дел, с которыми мне когда-либо приходилось сталкиваться. Я был чертовски рад, когда освободился от него.
На другом конце наступила тишина, прерываемая лишь треском помех.
Затем баритон вновь заговорил, но уже строже:
– Весьма вероятно, мистер Геллер, что Бруно Ричард Хауптман невиновен. И почти наверняка он был не единственным похитителем.
– Может, и так... но судя по тому, что я прочитал он, по всей вероятности, участвовал в похищении. Возможно, он в конце концов заговорит и укажет на своих сообщников.
Он продолжал быстрее:
– Мистер Геллер, приезжайте в Трентон. Позвольте мне доказать свою правоту. Вы не будете связаны никакими обязательствами. Я вышлю вам телеграммой деньги на билет на поезд. Можете уладить свои дела в Чикаго и выехать в воскресенье. В понедельник утром мы для начала встретимся с вами в моем офисе.
– Губернатор, мне сейчас меньше всего хочется заниматься делом Линдберга.
– Я могу предложить вам тысячу долларов в качестве предварительного гонорара. Кстати, сколько стоят ваши услуги?
– Э... двадцать пять долларов в день, – сказал я, удвоив сумму, – и плюс расходы.
– Договорились, – сказал губернатор.
– Договорились, – сказал я и пожал плечами.
Мы положили трубки.
Я снова положил ноги на стол, расслабил галстук и проговорил вслух:
– Ну чем не дьявольский поворот событий?
