маленькими глазами за очками с проволочной оправой и лицом, таким же помятым, как и его коричневый костюм.
– Кто ты такой? – спросил он монотонным голосом, который едва не сорвался на крик. – Что тебе нужно?
Я решил, что следует показать ему свой жетон, что и сделал после того, как положил саквояж.
– Геллер, – сказал я, – Чикагское полицейское управление.
Он не взглянул на жетон, а продолжал смотреть на меня, потом медленно уголок разреза в том месте, где должен был быть его рот, приподнялся – то ли от удивления, то ли от отвращения, то ли и от того, и от другого.
– Я приехал, чтобы встретиться с полковником.
– У нас здесь несколько полковников, сынок.
Я пропустил эту фамильярность мимо ушей и спрятал жетон.
– Вы здесь старший?
– Старший здесь полковник Шварцкопф.
– О'кей. Позвольте мне тогда, поговорить с этим полковником.
– Он сейчас совещается с полковником Линдбергом и полковником Брекинриджем.
– Ну тогда скажите им, что прибыл полковник Геллер.
Он ткнул меня в грудь своим твердым указательным пальцем:
– Это не смешно, сынок. К тому же тебя никто сюда не звал. Тебе здесь нечего делать. Лучше тебе вернуться в Чикаго вместе с остальными жалкими проходимцами.
– А еще лучше тебе поцеловать мою задницу, – весело сказал я.
Маленькие глазенки расширились, он хотел на меня наброситься.
– Не трожь меня, старик, – дружески предупредил я его, подняв одну бровь и указательный палец.
Более тридцати пар глаз копов штата уставились на меня, готового сойтись в рукопашной с зарвавшимся коллегой, вероятно, каким-нибудь несчастным инспектором.
Это был неприятный момент, который мог закончиться плачевно для меня.
Я поднял обе руки ладонями наружу, сделал шаг назад и улыбнулся.
– Извините, – сказал я. – Я проделал длинный путь и немного утомился. Здесь все находятся под давлением, и у всех нервы немножко напряжены. Давайте не будем ссориться, а то газетчики выставят нас круглыми дураками.
Инспектор (или кто он там был) подумал над этим, потом холодно и достаточно громко, чтобы как-то спасти свою репутацию, произнес:
– Покинь командный пост. Тебе здесь нечего делать.
Я кивнул, поднял свой саквояж и вышел из гаража.
Качая головой, проклиная тупость инспектора и свою, я постучался в дверь недалеко от большого гаража. Я хотел уже стучаться второй раз, когда она приоткрылась, и из нее выглянуло бледное и красивое женское лицо; коротко подстриженные волосы дамы были такими же темными, как ее большие карие глаза, страстный блеск которых несколько контрастировал с ее розовощекой, свежей красотой.
– Да, сэр? – спросила она, произнеся букву "р" на шотландский манер, тоном, в котором сквозила тревога.
Я снял свою шляпу и улыбнулся вежливо.
– Я полицейский. Приехал сюда из Чикаго. Полковник Линдберг просил...
– Мистер Геллер?
– Да, – сказал я, радуясь тому, что меня не только приняли за человеческое существо, но и узнали. – Натан Геллер. У меня есть удостоверение личности.
Она улыбнулась усталой, но обаятельной улыбкой.
– Пожалуйста проходите, мистер Геллер. Вас ждут. – Взяв мое пальто, шляпу и перчатки, она сказала: – Меня зовут Бетти Гау. Я работаю на Линдбергов.
– Вы были нянькой ребенка.
Она кивнула и повернулась ко мне спиной, прежде чем я успел ее еще о чем-то спросить, и я пошел за ней через комнату, похожую на приемную, – хотя в тот момент в ней никто не читал журналов, не слушал радио и не сидел за столиком для игры в карты, – в коридор. Следуя за ее аккуратным, мерно подрагивающим под простым бело-голубым платьем в клеточку задком, я впервые в этот день испытал положительные эмоции.
В кухне, площадь которой была больше площади моей однокомнатной квартиры, женщина лет пятидесяти с лошадиным лицом в белой поварской одежде мыла посуду. За большим круглым дубовым столом, сложив руки словно для молитвы, сидела маленькая изящная женщина лет двадцати пяти с красивыми голубыми глазами, в которых застыла тревога, и печальной улыбкой на строгом прекрасном лице. Перед ней на столе стояли явно не тронутые чашка с мясным бульоном и поменьше – с чаем.
Я сглотнул и остановился. Сразу узнал в ней жену полковника Линдберга, Энн.
– Извините, – пробормотал я.
– Миссис Линдберг, – сказала Бетти, сделав жест рукой в мою сторону. – Это мистер Натан Геллер из чикагской полиции.
Бетти Гау удалилась, а Энн Морроу Линдберг поднялась – я не успел попросить ее не вставать – и протянула мне руку. Я пожал ее – кожа была холодной, зато улыбка теплой.
– Спасибо, что вы приехали, мистер Геллер. Я знаю, мой муж очень хочет встретиться с вами.
На ней было простое темно-синее платье с белым воротником; темные волосы ее были зачесаны назад и завязаны голубым клетчатым шарфом.
– Я тоже очень хочу с ним встретиться, – сказал я. – Это будет большая честь для меня, мэм. Жаль только, что встреча наша произойдет при столь печальных обстоятельствах.
Она попыталась улыбнуться веселее, но это у нее не получилось.
– Возможно, с помощью таких людей, как вы, обстоятельства изменятся в лучшую сторону.
– Я надеюсь на это, мэм.
Ее печальные глаза блеснули.
– Вам не обязательно называть меня «мэм», мистер Геллер, хотя я очень признательна вам за вашу галантность. Вы устали с дороги? Должно быть, устали. Боюсь, вы опоздали на ленч... Но ничего, мы что- нибудь найдем для вас.
Я был тронут; я почувствовал, что глаза мои увлажнились, постарался взять себя в руки, но, черт возьми, я был тронут. Эта женщина столько перенесла за последние четыре или пять дней и все еще была способна заботиться о ком-то – проявлять искреннюю заботу о том, что у меня была трудная дорога и что я опоздал на ленч.
В следующий момент она уже сама рылась в холодильнике, в то время как женщина, которая, очевидно, была поварихой, продолжала безмолвно мыть посуду.
– Надеюсь, вы не откажетесь от бутербродов, – сказала миссис Линдберг.
– Пожалуйста, э... вы зря беспокоитесь...
Она посмотрела на меня через плечо.
– Геллер – еврейская фамилия, не так ли?
– Да. Но моя мать была католичкой. – «Господи, почему тон у меня получается извинительным», – подумал я.
– Значит, вы едите ветчину?
Боже, сколько можно говорить о моих религиозных убеждениях?
– Конечно, – сказал я.
Вскоре я сидел за столом рядом с печально улыбающейся Энн Линдберг, которая с удовольствием смотрела, как я поглощал приготовленный ею бутерброд с ветчиной и сыром. Бутерброд был совсем неплохим, хотя лично я предпочитаю майонезу горчицу.
– Мне очень жаль, что вам пришлось ждать встречи с Чарльзом, – сказала она, сделав глоток чая, (мне она тоже налила чашку). – Как вы уже, наверное, заметили, здесь сейчас царит суматоха.
Я кивнул.
– Правда, последние два дня стало поспокойнее. Зато первые несколько дней здесь было настоящее
