– Петь. Я буду для них петь, и меня покажут в вечернем шоу, так что не пропусти. – Она победоносно захихикала. – Теперь в нашей семье две звезды, Прайс!
– О господи!.. – пробормотал он. – Наш сын в беде, а ты думаешь только о себе. Ты нашла золотую жилу и теперь разрабатываешь ее, а на Тедди тебе на, плевать!
– Что же я, по-твоему, должна отказаться от этой замечательной возможности? – с искренним негодованием спросила Джини. – Нет уж, это мой шанс, и я его не упущу. Я слишком долго ждала его, фактически с тех самых пор, когда ты вышвырнул меня.
– Я не вышвыривал тебя. Мы расстались потому, что не могли больше жить вместе. Все эти годы я тебе платил, и платил немало. Что тебе неймется?
– Ты не понимаешь, Прайс! – Джини вздернула свой двойной подбородок. – Да, благодаря тебе я не нуждаюсь в деньгах. Почти не нуждаюсь, – тут же поправилась она. – Но это мой шанс стать знаменитой, и тебе меня не остановить.
– Вот как? – возмутился Прайс. – А о сыне ты забыла? Скажи, ты хотя бы говорила с ним сегодня?
Утешила его? Успокоила?
– Утешила его?! Да я его совсем не знаю! – взвизгнула Джини, но тут же спохватилась и взяла на полтона ниже. – Только не говори об этом парням из «Хардкопи», ладно? – сказала она почти умоляюще. – Они считают, что мы с Тедди – настоящие друзья и что я устрою им интервью с ним. И знаешь что?
Я могу заставить их заплатить за это!
Прайс с презрением покачал головой.
– Дай себе передышку, Джини, – сказал он. – Посиди дома. Я не хочу, чтобы ты появлялась в суде… особенно в таком виде.
– Ничего не выйдет. Прайс! – отрезала Джини. – Тедди – мой сын. И я буду приезжать в суд каждый день!
К обеденному перерыву Мила уже не Находила себе места от беспокойства. Через каждые пятнадцать минут она спрашивала у адвоката, не привезли ли ему револьвер, но он отрицательно качал головой.
– Нет, ничего нет, – сказал он наконец. – Я звонил в свой офис пять минут назад, туда никто не приходил и не звонил. Кстати, кто должен был привезти револьвер?
– Один мой друг, – ответила Мила.
– Как он к нему попал?
– Не твое дело! – нервно огрызнулась она.
– Это мое дело, Мила, – терпеливо сказал Уиллард Хоксмит. – Я – твой адвокат, и ты с самого начала должна была рассказать мне все.
– Почему это я должна была что-то тебе рассказывать?
– Потому что помогать тебе – моя работа.
– А если я не нуждаюсь в твоей помощи?
– Черта с два ты не нуждаешься! – вспылил Хоксмит, теряя терпение. – Тебя обвиняют не в краже пакета чипсов, а в убийстве! Скажи же мне, наконец, кто на самом деле застрелил Мэри Лу Беркли – ты или Тедди?
– Я же уже сказала, – раздраженно бросила Мила. – Ее убил Тедди Вашингтон. И я могу это доказать. У меня есть револьвер, из которого застрелили эту чернож… эту Беркли. На нем отпечатки пальцев Тедди.
– Тогда передай этот револьвер мне.
– Я пытаюсь, только это не так просто, когда сидишь под замком.
Уиллард Хоксмит покачал головой. Он не знал, верить ей или нет. Главное – он не понимал, почему Мила не предъявила револьвер сразу, если он у нее действительно был.
«Идиотское занятие – защищать людей, у которых нет ни цента за душой», – подумал он с отвращением. Уиллард Хоксмит давно мечтал попасть на работу в какую-нибудь солидную юридическую фирму, но для этого нужны были деньги, а ему их вечно не хватало. «Интересно, – задумался он, – сколько может отвалить Прайс Вашингтон за собственный револьвер с отпечатками пальцев своего сыночка?»
Хоксмит был уверен, что много.
Ирен скрыла от Прайса, что была в суде в первый день. О том, что собирается пойти и на второе заседание, она также предпочла умолчать. Впрочем, Прайс ни о чем ее не спрашивал и даже не поинтересовался, почему ее не оказалось дома, когда грабитель забрался в особняк и изнасиловал Консуэллу. Очевидно, ему было просто не до того, и Ирен втайне возблагодарила за это бога. С другой стороны, даже Прайс не мог бы заставить ее оставаться дома, когда ее дочь, того и гляди, упрячут в тюрьму до конца жизни.
Еще одной причиной для беспокойства был интерес, проявленный к ней журналистами. Полиция, которая побывала в доме вчера, не обратила никакого внимания на ее происхождение. Правда, следователь, записывавший ее показания, спросил у нее имя и фамилию, а также номер карточки социального страхования, но это было чистой формальностью. Ирен, однако, не сомневалась, что, если пресса возьмется за нее всерьез, ее история очень скоро выплывет наружу, и тогда депортация будет для нее благом.
Машинально качая головой в такт собственным невеселым мыслям, Ирен посмотрела на судью – сурового пожилого мужчину с совершенно седыми волосами. «Что, если он приговорит Милу к пожизненному заключению? – неожиданно подумалось ей. – Или даже к смертной казни?» По калифорнийским законам это было вполне возможно.
При мысли об этом лоб Ирен покрылся испариной. Что она тогда будет делать? Ведь не может же она
