жениться на чужестранке. И именно во Флоренцию она отослала Оттавиано для участия в его первой военной кампании против Пизы с отрядом хорошо обученных солдат, в которых и она сама, и ее сын могли быть вполне уверены (страсть к военной подготовке, несомненно, была унаследована ею от предков- кондотьеров, которых она часто ставила в пример). Восхищенные флорентийцы дважды устраивали им смотр. Она также направила туда своего мужа в качестве помощника и советника Оттавиано. Но вскоре Джованни, почувствовав недомогание, вернулся обратно; в конце того же года он умер, и Катарина в третий и последний раз осталась вдовой в возрасте тридцати пяти лет. Как полагает Пазолини, несмотря на то что письма некоторых военных, долго состоявших у нее на службе, и других близких ее друзей свидетельствуют об их искренней преданности к ней и о том, что она по-прежнему оказывала чарующее воздействие на своих воинов, нет никаких оснований доверять тем вполне естественным слухам, которые перечисляют многих ее высокопоставленных любовников. Когда ее охватывала страсть, это чувство столь неодолимо воздействовало на нее, что она была не в силах его скрывать.
В 1498 году Людовико направил графа Каяццо в помощь Катарине, чтобы сдержать опасное продвижение венецианцев. Его брат Фракасса также состоял прежде на ее службе, однако, как жаловалась она своему дяде, с ним ей оказалось трудно поладить. Людовико призывал ее проявить терпимость, ибо, заявил герцог, если тот и скажет иногда дурное слово, то затем искупает его своими благими деяниями. Несмотря на свои мужские качества (или нам следует говорить о силе ее характера?), Катарине были присущи и все женские наклонности: она любила музыку и превосходно танцевала. Говорят, что в молодые годы в Риме ей нравилось слушать беседы образованных и талантливых ораторов, но все это прекратилось после ее переезда в Романью. Она была человеком деятельным и не питала подлинного интереса к литературе и искусству, хотя в силу своего положения в Риме она на некоторое время попала в то общество, где высоко ценилось искусство и изящная словесность, и ей хватило способностей, чтобы адаптироваться и к этой культурной среде. Балдассаре Кастильоне приводит в «Придворном» следующую историю. Однажды, пригласив на обед неотесанного Фракассу, Катарина попросила его исполнить танец, но тот отказался. Затем она спросила, не желает ли он послушать приятную музыку. Фракасса ответил, что это занятие не для него. Хозяйка поинтересовалась: «Какое же занятие вы считаете своим?» — «Сражаться», — последовал ответ. «Тогда, я полагаю, поскольку вы не на войне и не нужны для сражений, вам следовало бы хорошенько смазать себя салом и спрятаться в шкафу со своим оружием до тех пор, пока вы не понадобитесь, иначе вы еще больше, чем сейчас, покроетесь ржавчиной». С этими словами под общий хохот она покинула Фракассу, выглядевшего весьма глупо.
Проблемы с Венецией были обусловлены лояльностью Катарины по отношению к Флоренции, откуда она, несмотря на все свои запросы, не могла дождаться никакой помощи. Показательно, что, когда флорентийцы сами оказались в опасности, они потребовали от нее всю легкую кавалерию, которая была в тот момент в ее распоряжении. Несмотря на свое возмущение, она все же отправила своих людей, сохраняя верность союзническим обязательствам. Катарина постоянно обучала своих крестьян военному делу, посылая их затем сражаться, как правило, на стороне Милана, и держала их под своим жестким контролем, даже когда они были вдали от нее. Те, кто не являлся по ее приказу, должны были иметь на то веское оправдание. Одного ослушника избили кнутом до полусмерти. Тем, у кого не было нагрудников или пик, их выдавали, вычитывая стоимость из жалованья.
В июле 1499 года в Форли появился Макиавелли с приказом заключить новое соглашение. Это была первая его дипломатическая миссия, его первая серьезная работа во благо республики. Он должен был заключить договор на условиях, требующих как можно меньших затрат от Флоренции, но сделать все так, чтобы была удовлетворена и графиня, ибо дружба с ней была слишком важна, чтобы терять ее. Катарина намекнула, что если они не оставят Оттавиано в condotta (договор о найме на службу), от чего тот неразумно отказался без ее ведома, то она перейдет на сторону своего дяди, с которым Флоренция в тот момент находилась в состоянии войны. Макиавелли пришлось указывать на то, что, поскольку Оттавиано отказался сам, Флоренция уже не имеет перед ним никаких обязательств, но он может предложить ему вновь поступить на службу с жалованьем не более десяти тысяч дукатов. На этой аудиенции присутствовал также миланский посол. Внимательно выслушав Макиавелли, графиня заявила ему, что ей всегда нравились слова флорентийцев, но не их дела; они никогда не относились к ней так, как она того заслуживает. Макиавелли заметил, что она постоянно обучает военному делу своих подданных и отсылает их в Милан. Кроме того, несколько флорентийцев занимают высокие должности в викариате, но миланский посол кажется поистине всемогущим. Тем не менее Катарина заявила о своей готовности принять условия (ему пришлось повысить жалованье до двенадцати тысяч дукатов), но он не мог быть до конца уверен в этом, поскольку она все время «настаивала на своем». Когда Макиавелли готовился к подписанию договора, Катарина сказала ему в присутствии миланского посла, что, еще раз обдумав все условия, она не может согласиться с ними, если флорентийцы не возьмут под свою защиту ее владения. Если же они отказываются, то дальнейшее обсуждение этих вопросов лишено всякого смысла. Тем не менее Флоренция добилась своей цели. Графиня не разорвала с ними отношения. Письма Макиавелли произвели сильное впечатление на правительство республики, но правительница Форли, несомненно, показала себя более искусным дипломатом.
Слава о красоте Катарины сделала ее столь знаменитой — ее считали самой прекрасной и изящной женщиной того времени, — что портреты ее пользовались большим спросом. Канцлер Бонаккорси, друг Макиавелли, просил подробно описать, как она выглядит. Катарина прилагала немало усилий, чтобы сохранить свою внешность, о чем можно судить по дошедшей до нас книге ее рецептов всевозможных снадобий. За год до ее смерти ей прислали очередное средство для умывания. У нее был замечательный цвет лица, и она тщательно заботилась о нем, как, впрочем, и о белизне своих прекрасных зубов. Она поощряла в этом и других, заявляя, что в соответствии со своими принципами она желает, чтобы все рецепты красоты, используемые при ее дворе, были общеизвестны. В этой книге содержатся сведения обо всем, начиная с рекомендаций по отбеливанию загоревшей на солнце кожи лица и заканчивая слабыми ядами, методами прерывания беременности и способами увеличивать вес легких скудо и дукатов так, чтобы никто этого не заметил. Об этом искусстве Катарина узнала от Козимо Медичи, возможно, через своего деда Франческо или через своего последнего мужа.
Требуя от своих слуг точнейших отчетов, Катарина вникала во все детали ведения дел в своем домашнем хозяйстве. Подобно Беатриче д'Эсте, она не стыдилась заниматься шитьем столь же регулярно, как и служанки. Сохранилось письмо, в котором ее молодой родственник во Франции благодарит ее за семь рубашек, сшитых ею для него во французском стиле. Но, подобно всем остальным итальянским правителям в те времена всеобщей смуты, она обычно испытывала финансовые затруднения. После того как Орси разграбили ее дом, ей пришлось заложить все оставшиеся у нее драгоценности и столовое серебро.
Как и все жители Романьи, она была мстительна и готова была посылать наемных убийц вслед за ускользнувшим от нее врагом хоть в самые отдаленные окраины полуострова, в чем сама искренне признавалась Людовико, когда тот указывал ей на подобные факты. Но если она никогда не забывала обид, то и оказанных ей услуг она не забывала никогда, хотя, подобно другим мелким деспотам, она часто вознаграждала за них бесстыдной неблагодарностью. Но в целом она была справедлива, не делая различий между богатыми и бедными, и держала свое слово в той же мере, в которой это считалось общепринятым среди правителей эпохи Ренессанса. Фактически Мадонна из Форли стала неким возрождением той ушедшей и более героической эпохи своих предков, на которых она редко упускала возможность сослаться и которым она сама старалась подражать. И пусть она не приняла никакого участия в великих интеллектуальных и художественных движениях Ренессанса, но именно она обладала той прямотой и цельностью характера, отсутствие которых сделало Италию легкой добычей вторгнувшихся на ее территорию французов и испанцев, сохранивших свое господство над ней в течение следующих нескольких столетий. Последующая жизнь правительницы Форли и ее мужественное сопротивление Цезарю Боржиа выходит за пределы той истории, изложению которой посвящена эта книга.
Глава XVII
Два последних герцога Милана
