молниеносно отскочил, и палицы несколько раз со стоном ударились одна о другую.
Карогга — оружие вождей и героев. Деревянная палица длиной в четыре стопы, у одного конца зауженная, чтобы можно было ухватить рукой, у другого — расширена и как бы расплющена в перо с острыми краями, к тому же утыканная камнями, а иногда и оканчивающаяся роговым острием. Турнирные палицы не снабжают кремнями, у них не заостряют ни краев, ни вершины, но, несмотря на это, случается, что с поля боя приходится уносить тяжело раненных или даже убитых.
Дорон быстро обнаружил, что Ильян — фехтовальщик получше, и ему требуется меньше усилий, чтобы сдержать напор брата. Наконец юноша и сам принялся нападать — палка задела торс Ильоми, ударила по рукам, выбила кароггу.
— Достаточно, — сказал Дорон. На турнире эта стычка закончилась бы гораздо скорее. Здесь же он знал, что никто из братьев не причинит вреда другому.
Оба юноши тяжело дышали, пот катился по груди и плечам. Ильян откинул волосы со лба.
— Вы прекрасные бойцы, — сказал Дорон. — Думаю, многим бы хотелось, чтобы рядом были такие рубаки, как вы. Но на турнир съезжаются солдаты со всех Лесистых Гор, бойцы из Ольтомара, пастухи из Горнау-Хеми, лесорубы из Земли Ос, ну и гвардейцы. Я думаю, тебе, Ильоми, надо еще много тренироваться. Победишь одного-двух противников, а потом проиграешь. Старайся драться так, чтобы не позволять нанести себе увечий. Многие смелые бойцы вообще не обращают внимания на более слабых, стараясь победить их как можно скорее, поэтому каждый год погибает множество таких, как ты, Ильоми, сильных, но не настолько опытных, чтобы противостоять истинным мастерам карогги. — Он обратился ко второму юноше: — За тобой, Ильян, я буду присматривать постоянно, но в этом году ты не добьешься желаемого. Запомни: каждый бой с сильным противником приближает тебя к цели. — Дорон замолчал и повернулся к старику.
— Благодарю тебя, мастер… У нас самый лучший мед в окрестностях Воробьиного Потока, может…
— Мне не нужен твой мед, нужно, чтобы ты объяснил мне одну загадку.
— Да, мастер. — Старик явно опешил. Юноши подошли ближе, тоже заинтересованные.
— Объясни мне, зачем ты меня обманул?
— Я? Тебя?! — Голос старика дрожал.
— Почему сказал, что эти двое — братья? Я видел, как они двигаются, слышал их голоса. Их родили разные женщины, зачали их разные мужчины…
Лицо старика просветлело.
— Твои глаза, господин, не ошибаются. И все-таки они братья, а связала их сила более крепкая, чем родство. Так вот, господин, я — лесоруб, а эти двое принадлежат к роду бортников и заключили союз патоки.
— Что это значит?
— Понимаешь ли, господин, порой случается, что один из бортников выдалбливает новую борть, а у другого пчелы начинают роиться и новый рой поселяется в улье, сработанном первым бортником. Это знак. Пчелы соединяют их, и пчельники становятся братьями. Когда рой Ильяна занял борть Т-оми, тот принял родовое имя Иль, и они поклонились друг другу, сложив на границе леса мед, смешанный с кровью.
— Я знаю, что значит братство по судьбе, — сказал Дорон после недолгого раздумья. — Я сам по воле Священного Гая принял в братья всех Листьев. Я приду на турнирное поле в тот день, когда твои внуки явятся на бой. — Он повернулся и медленно ушел.
Ни старик, ни юноши не стали его догонять, не сказали ни слова, потому что, если он не хотел больше разговаривать, их вмешательство было бы бестактностью.
Теперь он понимал, откуда взялось то странное ощущение и почему эти люди отважились просить его о совете. Они были бортниками, а пчеловоды наделены даром не меньшим, чем плотник, вдобавок обоих юношей отметили пчелы и каждый в придачу к своей силе обладал еще и силой своего брата. Потому-то они меньше, чем обычные люди, боялись Дорона. Листа.
Стражи у ворот вторично поклонились ему. Улицы Даборы уже успокоились после прохода Шершней, люди вернулись к своим занятиям.
Дорон глянул наверх. Над городом вздымалась Башня Дымов — знак власти Горчемских банов, простирающейся на все Лесистые Горы. И знак их подданства Матерям Города Ос.
Дорон направился к Западным Воротам.
— Ты пьян, — тряхнул Родама Магвер. — Пьян!
Родам твердо стоял на ногах, но глаза его бессмысленно смотрели на Магвера.
— Я?.. — пробормотал он так, словно не хотел раскрывать рта. — Ага. Выпил.
— А ну иди сюда! — Магвер слегка толкнул его. К счастью, Родам упираться не стал, только спросил:
— Куда ты меня?..
— Иди же! Окуну твою морду в воду, чтобы ты малость остыл. Ума-то ни крохи.
— Магвер… — пробормотал Родам. — Я должен тебе кое-что…
— Ладно, ладно…
— Магвер… Я не смогу.
— Дурья башка! Пить сейчас!
— Надо было, Магвер!
— Надо?
— Я должен тебе сказать… но… что-то меня… — Родам споткнулся, Магвер не успел его удержать и Родам упал.
— Подымайся! Уже близко.
— Что близко?
— Колодец! Подымайся!
— Магвер… Он велел… Я…
Они свернули в боковую улочку, узкую и короткую. Двери и ставни домов в эту пору уже были закрыты. Издалека доносились чьи-то крики и лай собак. Ночь обещала быть темной, тучи затянули небо.
В начале улочки стоял колодец, а рядом — до половины наполненное водой корыто. Магвер пихнул туда Родама.
— Я должен тебе сказать… Не хватает слов…
— Ладно, — Магвер пригнул Родама к земле, ухватил за шею. — Наклони морду.
— Слушай, я…
Магвер немного придержал голову Родама, отпустил. Родам вскочил, кашляя и отплевываясь, откинул мокрые волосы со лба. Глаза смотрели уже более осмысленно.
— Ты хотел что-то сказать, — усмехнулся Магвер.
— Я? Нет… — покрутил головой Родам.
— Ты дурак! — лицо Магвера покраснело от злости. — Проклятый глупец, сейчас — пьешь?! Ведь следом мог кто-нибудь идти. Мог…
— Пью… — Родам серьезно поглядел на него. — Надо было…
— Ничего не надо было. В чем дело? Ты никогда не наливался пивом через край, да и башка у тебя крепкая…
— Мне никогда не доводилось умирать. Впрочем — я хотел. Теперь все едино. Верно ведь?
— Хорошо. Все будет хорошо, — успокоил его Магвер. — Завтра пойдешь в Горчем. Все случится там.
Родам изобразил на лице гримасу, долженствующую означать улыбку.
— Как?
— Этого я тебе не скажу. Еще и сам не знаю. Не знаю! Впрочем, ты тоже не сможешь узнать. Это должна быть и будет настоящая смерть.
— Знаешь, — проговорил Родам после недолгого молчания. — Я боюсь.
— Страх — хорошее дело. Человек, который боится, живет дольше. Но… мне нужна…
— Что?
— Твоя кровь. Две плошки, Родам.
Родам стал подворачивать рукав рубахи.
