Дифференциация силы в этой эскадре более подтверждает приближение к определенным основаниям и подходит к той, которая имеет место в ост– и вест-индской эскадрах.
Мы можем перейти теперь сразу к революционным и наполеоновским войнам, продолжительность и упорство которых способствовали подъему значения в организации флотов правил и принципов морской войны. По моему мнению, лучший метод исследования действия знакомых уже нам причин на дифференциацию морской силы – это метод графический при помощи кривых, которые показывают относительные и абсолютные количества силы каждого рода в каждом году, начиная с 1793 г. Из нашего исследования ясно видно, что для морской войны не требуется многих типов судов. Должен существовать какой-либо боевой строй, который при всех обстоятельствах удобнее, чем всякий другой. Установление строя сражения вызывает однообразие в типе корабля, потому что строй предписывает место и препятствует судам искать себе противников по выбору. Излишне заставлять несколько чрезвычайно могущественных кораблей сражаться в общем сражении, когда есть опасность позволить слабым кораблям принять в нем участие. В одном случае избыток силы может быть напрасно израсходован на слабейшего противника; в другом случае корабли значительно меньшей силы могут быть безнадежно разбиты кораблями посредственной и средней силы.
Мы можем видеть, что сила сильнейшего крейсера спускалась неизмеримо ниже силы слабейшего линейного корабля. Видно также, что этот сильнейший крейсер выполнял назначение «глаз флота», как это даже выставлено на вид Джеймсом, герцогом Йоркским, в его инструкциях. Далее следует другое большое понижение в силе легкого крейсера, специальная функция которого состоит в охране дружественной торговли и в атаке торговли неприятеля. Я не вижу, чтобы что-нибудь было выиграно большим разнообразием в типе. Всегда представляется соображение, что нет гарантии, чтобы даже при бесконечном разнообразии типов, характеризовавшем наш флот в 1686 г., корабль, наиболее пригодный для определенной службы, оказался как раз там, где потребовали его время и место. Гораздо более вероятно то, что при большом разнообразии типов целесообразные типы случаются везде. В одном случае ценные корабли будут слишком слабы, и опасности будут избегаться; в другом случае ценные корабли будут слишком сильны, и деньги, на них потраченные, окажутся несообразно большими.
Эти мысли вытекают из нашего изучения сущности морской войны, поскольку мы углубились в него. Я предлагаю обстоятельное доказательство их правильности в развитии дифференциации, какой мы проследили ее и какой она лучше всего выясняется на рисунках 5, 6 и 7.
Рисунок 5 показывает нам сущность целого флота, находившегося в кампании год за годом с 1793 по 1813. Он показывает постепенное исключение из состава флота судов, которые я назвал «border ships», т.е. судов переходного типа, не то принадлежавших, не то нет к классу линейных кораблей. Они дошли до нас со времени хаотических голландских сражений, и мы продолжали строить их только потому, что отцы наши делали так. Обычай или привычка ставили их на степень значения существенной части морской силы почти до 1796 г., но практический опыт войны исключал их. Число их год от года постоянно уменьшалось и сведено к минимуму в 1813 г.
Во-вторых, рассматриваемый рисунок 5 свидетельствует, что давление военного опыта требовало увеличения числа крейсеров. Линейная сила, раз установившись в превосходстве, не требовала дальнейшего увеличения. Но потребность в увеличении числа крейсеров, которые почти все были заняты обороной дружественной торговли и нападениями на торговлю неприятеля, возникла немедленно и поднялась до большой высоты в течение революционной войны.
Рисунок 6 изображает с большой убедительностью и ясностью внутренние перемены в линейной силе и ее дифференциацию. Мы видели это уже из того, что было о последней сказано, но точность результата делается достойной изумления, когда выводы основываются на данных рисунка 6.
С 1793 по 1796 гг. как будто заметно стремление к обличению наших выводов в ошибочности и к опровержению процессов, которые происходили в предшествовавшие войны. До 1796 г. имеет место увеличение числа каждого класса линейных кораблей, т.е. отступление от однообразия, за которое высказывалась логика, и в 1796 г. в кампаний были 22 корабля от 90 – до 120-пушечных; 5 – 80-пушечных, 54 – 74-пушечных, 24 – 60-пушечных и 25 – кораблей переходного типа, от 44– до 56-пушечных. Это было приближением к старому и движением в совершенно ложном направлении, если серьезно обсудить дело. Но после того как ошибка была уже сделана, логика дела – все еще, быть может, без участия ясного сознания со стороны тех, кто ей следовал, – начала торжествовать, В 1801 г. число кораблей переходного типа уменьшилось до 15; число самых сильных линейных кораблей, т.е. от 90– до 120-пушечных уменьшилось на 4; с другой стороны, также уменьшилось на 4 число 64-пушечных кораблей, тогда как 74-пушечных стало больше на 4. Практически, наполеоновская война была просто развитием здравого смысла, поощренного побуждением опыта. Численность сильных и легких линейных кораблей постоянно уменьшалась, тогда как высший корабль из средних типов этого класса судов, 74-пушечный, постоянно умножался. Когда морская война приходила к концу в 1813 г., 74-пушечные корабли занимали все поле действия. Корабли переходного типа и 64-пушечные практически исчезли, так как из первых осталось только 4, а из вторых 2. Сильные линейные корабли, 80-пушечные и выше, умалились до минимума, так как в кампании их осталось только 14. Их функция определялась менее вопросом силы, чем вопросом удобства, и главным резоном их существования был простор, предоставляемый им в помещениях для адмирала и его штаба. Но число 74- пушечных кораблей дошло не менее как до 85, и если мы посмотрим на ход кривой, то увидим, что не слишком много будет предположить, что большая продолжительность войны довела бы линию баталии до ее идеала и утвердила бы в ней только один тип корабля – высшего в классе средней силы.
Рисунок 7 представляет такие же данные для суждения о крейсерах, какие рисунок 6 дает о линейных кораблях, – он показывает рост их дифференциации. И здесь, заметив, что таблицы составлены по тщательным сведениям, сообщаемым Джеймсом в его морской истории, мы должны сказать, что Джеймс не делает ясного различия между линейными кораблями и крейсерами до 1803 г. Это обстоятельство является следствием старого наследия, идеала хаотических сражений, который совершенно исчез с горизонта длинных морских войн между Францией и Испанией.
На рисунке 7 мы можем проследить с большой легкостью стремление дифференциации между крейсерами. Подобно тому как слабейший линейный корабль постепенно исчезает, унося с собой и корабль переходного типа, так и сильные 40 – 44-пушечные фрегаты, никогда не бывшие очень многочисленными, сходят со сцены, чтобы увеличить и упрочить пробел, который отделяет линейный корабль от крейсера. Но когда этот пробел достаточно обозначился, тот класс крейсеров, который должен был специально сопровождать флот и который стоит ближе всего к этому пробелу, начинает возрастать.
В течение обеих войн все время замечается упрочение позиции 38– и 36-пушечных фрегатов. В 1809 г., когда наш флот достиг максимума своей силы, в нем числилось в кампании сорок четыре 38-пушечных фрегата и тридцать пять 36-пушечных, а в следующем году они достигли высшего своего развития, когда число 38-пушечных фрегатов дошло до 48, а 36-пушечных – до 49.
Но рядом с этим ростом шло уменьшение в числе судов, носивших от 20 до 32 орудий. Тогда как в 1798 г. численность этих слабейших фрегатов относилась к численности сильнейших как 74 к 55, в 1810 г. отношение изменилось на 54 к 97, а в 1813 оно сделалось равным 38 к 86. Как только пробел между линейным кораблем и фрегатом определился отчетливо и прочно – начал устанавливаться естественный и соответствующий ему пробел в силе между фрегатом и легким крейсером, и тогда, как это показывает нам рисунок 7, в нашем флоте заняло место огромное увеличение числа этих легких крейсеров.
В 1809 г. в кампании насчитывалось 147 крейсеров 20-пушечных и более сильных; но крейсеров,
