Тайны Великой Скифии. Записки исторического следопыта

«содержание войска». Что не мешало этим «полководцам» нападать на пограничные территории Византийской империи и разорять их, в первую очередь Фракию и Мезию. В своем движении с берегов Азовского моря на запад гунны, очевидно, увлекли за собой немало родственных им народов, ранее неизвестных европейцам. Хроники сообщали о каких-то акацирах (акатирах), сарагурах (соросгах), савирах и прочих «скифских племенах». Все они в той или иной степени подчинялись гуннам, но иногда пытались «взбрыкнуть» и проявить самостоятельность.

Так, Приск Понтийский пишет о войне гуннов с акацирами, после которой гуннский царь назначил своего старшего сына вождем этого племени^{74}. Воевали гунны и с сарагурами, жившими, как полагают ученые, на Северном Кавказе.

Похоже, приведя в движение Великую степь, гунны порой оказывались не в состоянии полностью проконтролировать все кочевые племена на столь огромном пространстве. При этом самих гуннов было не так уж много. Кстати, историки по-разному исчисляют воинов этого племени, называя цифры от 25 до 500 тысяч всадников. Должно быть, истина где-то посередине.

Естественно, что, оказавшись среди множества других народов Восточной Европы, большинство из которых были на тот момент куда более цивилизованными по сравнению со своими победителями, гунны не могли остаться неизменными, постоянно впитывали культурные достижения своего окружения.

Но как же жили эти владыки половины Мира?

К сожалению, археологические раскопки почти ничего не прибавили к нашим знаниям об образе жизни этого племени. Поселения гуннов не найдены, их погребения разбросаны на огромной территории, причем в хаотичном порядке, большинство могил не имеет насыпных курганов сверху и обнаружены совершенно случайно. Их нелегко отличить от захоронений прочих кочевников. Долгое время ученые считали гуннскими погребения с деформированными черепами. Но затем выяснилось, что принадлежат они, в большинстве случаев, сарматам, а некоторые, возможно, даже готам, оказавшимся в Крыму. В настоящее время главными отличительными признаками гуннского погребения считаются украшения полихромного стиля. Но, честно говоря, предметы, выполненные в этой технике, встречаются у народов, применявших разные похоронные обряды: как обычное трупоположение, так и кремацию. Поэтому точно определить, какие могильники принадлежат правящему гуннскому племени, археологи не берутся до сих пор^{110} .

Известно, что эти кочевники любили все блестящее и стремились пустить пыль в глаза своим богатством. Поэтому оружие и веши домашнего обихода они покрывали золотой фольгой и инкрустировали драгоценными и полудрагоценными камнями (гранатом, сердоликом, янтарем). Камни, преимущественно красного цвета, размещались довольно бессистемно, можно сказать — россыпью, а фольга хоть и была тонкой, создавала впечатление, что все вещи гуннов — сбруи, седла, ножны мечей, пояса, обувь и т. д. — сделаны из золота.

Характерные для искусства скифов и сарматов изображения животных в движении у новых хозяев Великой степи не встречаются. Узоры кажутся чрезвычайно простыми и носят, в основном, примитивно- геометрический характер. Словом, решительно все указывает на то, что некий малокультурный народ, лишенный художественного вкуса и глубоких традиций ювелирного ремесла, вдруг дорвался до известной степени богатства, но хочет показать себя еще состоятельней, чем он есть на самом деле. Таков их полихромный стиль. Интересно, что зародился он в недрах сарматской культуры и поначалу генетически связан был с предшествующим художественным направлением. Среди ювелирных произведений сарматских ремесленников I–II веков нашей эры попадаются фигурки животных, выполненные в полихромной технике. Но затем, у поздних сарматов, данный стиль деградирует и в таком виде в гуннскую эпоху широко распространяется по всей варварской Европе.

Вот, пожалуй, и все, что может сказать археология об этом необычном племени. В этой связи особое значение приобретают свидетельства очевидцев — так нелюбимые современными историками писания древних авторов. Одному из них особенно повезло. Византиец по имени Приск в составе константинопольского посольства гостил в столице гуннов и удостоился чести побывать на пиру у грозного царя Аттилы.

Поэтому у нас сегодня есть уникальная возможность совершить путешествие в Северное Причерноморье V века нашей эры и глазами умного и образованного современника увидеть гуннов в пору их расцвета.

Приск и его сотоварищи столкнулись с гуннским владыкой еще до подхода к его ставке: «Когда мы прибыли к шатрам Аттилы, которых у него очень много, и хотели поставить наши шатры на холме, случившиеся тут варвары не позволили этого, так как шатер самого Аттилы стоял в низине»^{74}. Одна маленькая деталь, а как много она может рассказать наблюдательному исследователю о прежней жизни этого племени. Сразу видно, что в прошлом гунны были, скорее, болотными обитателями, чем степными кочевниками. На холмистых равнинах главное — спрятаться от сильного ветра, поэтому у степняков самым престижным местом была бы укромная низменность, а не продуваемый всеми ветрами высокий холм. Напротив, жители болот полагают лучшим участком тот, который повыше.

Увидев посольство, Аттила пришел в негодование, он полагал, что римляне не выполнили условий предыдущего договора: «Царьгуннов, еще больше рассердившись и осыпав его (посла) бранью, крикнул, что посадил бы его на кол и отдал бы на съедение хищным птицам, если бы это не показалось нарушением посольского устава»^{74}.

Судя по этим угрозам, гунны времен Аттилы сажали несчастных на кол. Это один из самых мучительных видов умерщвления, когда под тяжестью собственного тела человек насаживался на вкопанный в землю ствол дерева с заостренным верхним концом. Очевидно, что такая казнь могла прийти в голову людям, обитавшим в местах, изобилующих лесом. У степняков дерево ценилось слишком дорого, его было очень мало. Степные кочевники обычно приводили в исполнение смертный приговор с помощью лошадей — разрывая ими на части несчастную жертву или привязывая ее к хвосту коня и пуская животное вскачь. Даже вождь готов Германарих, как мы помним, не брезговал подобным способом.

Однако движемся вместе с византийским посольством далее. «Правившая в деревне женщина, оказавшаяся одной из жен Бледы (соправитель Аттилы), прислала нам съестных припасов и красивых женщин для компании согласно скифскому обычаю почета. Этих женщин мы угостили предложенными нам кушаньями, но от общения с ними отказались и провели ночь в хижинах». Сомнений быть не может — перед нами широко распространенный в древности на северо-востоке Европы и по всей территории Сибири обычай предоставления жены гостю, он фиксировался у народов Дальнего Севера вплоть до начала XX века.

Наконец, с Божьей помощью, добрались до гуннской ставки: «При въезде в эту деревню Аттилу встретили девицы, шедшие рядами под тонкими белыми и очень длинными покрывалами, под каждым покрывалом, поддерживаемым руками шедших с обеих сторон женщин, находилось по семи и более девиц, певших скифские (здесь и далее в значении гуннские) песни; таких рядов женщин под покрывалами было очень много. Когда Аттила приблизился к дому Онегесия (одного из своих приближенных), мимо которого пролегала дорога к дворцу, навстречу ему вышла жена Онегесия с толпой слуг, из коих одни несли кушанья, другие вино (это величайшая почесть у скифов), приветствовала его и просила отведать благожелательно принесенного угощения. Желая доставить удовольствие жене своего любимца, Аттила поел, сидя на коне»^{74}.

Ни дать ни взять, возвращение русского барина в родную усадьбу. Тут тебе и хоровод девок под покрывалами, и песни, и хлеб-соль. Причем такого рода обычаи (встреч, угощений и прочего) не могли быть заимствованы победителями у побежденных, то есть гуннами у славян в IV–V веках. Либо гунны их восприняли от славян в ту эпоху, когда были скромным, мало кому известным племенем, либо, наоборот, наши предки стали подражать победителям многих народов в пору их могущества.

Переходим к описанию гуннской столицы: «Внутри ограды было множество построек, из которых одни были из красиво прилаженных досок, покрытых резьбой (!), а другие из тесаных и выскобленных до прямизны бревен, вставленных в деревянные круги, начинаясь от земли, поднимались до умеренной высоты. Стоявшими у двери варварами я был впущен к живущей здесь жене Аттилы и застал ее лежащей на мягком ложе: пол был покрыт войлочными коврами, по которым ходили… Царицу окружало множество слуг, служанки, сидевшие против нее на полу, вышивали»