пребыванием здесь, которое я обречена была видеть в кошмарных снах до конца своих дней. И скучно мне не было. Совсем наоборот, времени, свободного ото сна, едва хватало на то, что я хотела и что должна была сделать. Да и от одиночества я не страдала - когда уходила Мойра, рядом почти всегда был Кристоф, во плоти или незримый...
Но чем больше я вживалась в роль полновластной хозяйки этого дома, тем больнее становилось от осознания, что моя клетка заперта. Мне отчаянно хотелось расправить крылья...
Возможно, я стала больше времени проводить у окна, с тоской вглядываясь в линию горизонта, или провожала слишком ревнивым взглядом машины, выезжавшие за ворота, но как-то вечером Кристоф бросил будто невзначай:
- Диана, у тебя нет желания завтра съездить в оперу? Мне прислали приглашение на премьеру, и я подумал...
- Да! Да, конечно, с удовольствием! - радостно воскликнула я, не давая ему закончить фразу, и неожиданно для самой себя выпалила: - Я так люблю оперу!
Увидев его насмешливый взгляд, с некоторым опозданием я вспомнила, что Кристоф не мог не знать, что это ложь. Я так и не дождалась конца спектакля те два раза, когда родители уговорили-таки меня съездить с ними для «общего образования».
- К какому времени я завтра должна быть готова? - может этот деловой вопрос отвлечет его от моего чрезмерного энтузиазма, подумалось мне.
- Было бы неплохо к шести, - покачал он головой, улыбаясь, и добавил саркастически: - Как я понимаю, большую любительницу оперы не интересует, что за премьера?
Он видел меня насквозь. Я засмеялась.
- Ни капельки!...
И вот на следующий вечер я, буквально подпрыгивая от радостного возбуждения, была готова в рекордно короткий для женщины срок. Кристоф же, напротив, был необыкновенно мрачен, будто не он сам предложил эту поездку, и только встречая мой сияющий взгляд, немного светлел лицом.
Я терялась в догадках, что могло послужить причиной такого настроения, но решила получить удовольствие от поездки во что бы то ни стало и села в машину, улыбаясь.
Нет, я не обольщалась. Даже правительство крупной страны не сопровождало бы такое количество охраны, как нас - окруженная со всех сторон двойным кордоном, наша машина заняла всю дорогу, блокировав движение намертво. Сверху летели вертолеты.
«Сумасшедший!», - ругалась я про себя.
Взяв меня за руку, помогая сесть в машину, Кристоф больше не отпускал ее ни на секунду. Чем дальше мы ехали, тем мрачнее он становился, сильнее сжимая мои пальцы в ответ на свои тревожные мысли. Я уже собиралась спросить его, что случилось, как внезапно, сильно нахмурившись, он так больно сдавил мою руку, что я взмолилась:
- Кристоф, отпусти меня!
Он обратил ко мне лицо, и его взгляд стал чернее ночи. Я почувствовала, как треснула кость в указательном пальце.
- Отпусти, мне больно! Пале-ец... - я уже почти плакала.
Непонимающе он перевел взгляд на мои бедные побелевшие пальцы, резко выдохнул и...разжал свою стальную хватку. Боль тут же ушла, и я задышала облегченно, проверяя, что сломано. Но, казалось, рука была в порядке.
- Я не хотел, - прикрыв глаза, глухо сказал, Кристоф. - Извини, пожалуйста, я не хотел... я не хотел...
Осторожно, будто хрупкий цветок, он взял мою кисть и...поцеловал. Поцеловал снова и приложил к своей прохладной щеке, замерев с закрытыми глазами. Я увидела, как дрожат его пальцы.
И в тот же миг я поняла, что было причиной этого состояния - он боялся меня потерять. Выпустив из своей надежной клетки прогуляться, окружив цепными псами-охранниками, держа лично за руку, он все равно боялся. Ведь однажды я уже смогла убежать.
Я ни на минуту не забывала о том, что он удерживал меня силой, как не забывала и все его ужасные поступки, но, несмотря ни на что, в тот день мое сердце приоткрылось для него.
Осознав, чего стоила ему моя увеселительная поездка, мне захотелось снять хоть часть этого огромного груза тревоги, и я произнесла:
- Кристоф, - и, поймав его взгляд, положила другую руку ему на грудь, - я не буду убегать от тебя...в ближайшее время, - и я улыбнулась, извиняясь, что не могу сказать «никогда», - Сегодня ты можешь быть спокоен - даю тебе слово.
Он смотрел на меня, и сумрак в его изумрудных глазах постепенно рассеивался,...уступая место огню, разгоравшемуся с каждым вдохом. Неожиданно я почувствовала, что держу руку на его груди слишком долго, и что он прижимает мои пальцы к своему лицу слишком сильно...
«О нет», - подумала я в смятении, - «я не готова к этому...», - и добавила, удивляя саму себя: «...пока».
Ощущая, как пылает мое лицо и колотится сердце, я с трудом отвела взгляд и, посмотрев в окно, проговорила неестественно оживленным голосом:
- О, мы уже приехали! - и положила свободную руку на сидение рядом, пытаясь потихоньку вытащить и другую.
Но Кристоф продолжал удерживать меня, заставляя снова поднять глаза на него. И только тогда, еще раз нежно поцеловав мои пострадавшие пальцы, он сказал:
- Спасибо, Диана,...и за обещание спасибо тоже.
Но руку так и не отпустил.
** ** **
В моей памяти остался огромный зал, благородно поблескивавший тусклым золотом в приглушенном свете старого хрусталя. Сдержанный говор публики и «разминка» оркестра, переплетаясь, образовывали особый звуковой фон, услышав который, каждый вспоминает свое первое посещение оперы. Удивительно, но сейчас я не могла понять, почему в юности не нашла своеобразной прелести в этом месте.
Впечатление не портила даже толпа охранников, бессмысленно предотвращавших мой и без того невозможный побег - казалось, что большинство находившихся в опере имели стандартно крепкие фигуры. И не были людьми.
Приглядевшись, я была поражена тем, насколько точно восприняла все с первого взгляда. Действительно, среди публики людей не было. Кроме меня.
Из нашей королевской ложи (ну где же еще мог сидеть всемогущий Кристоф со «своей прекрасной спутницей»?) я удивленно разглядывала наполненный зал, размышляя, что за событие сумело собрать их всех вместе. От меня не могли укрыться знаки внимания и попытки заговорить с Кристофом. Он же вел себя с присутствующими подобно избалованному принцу: милостиво отвечал считанным единицам и полностью игнорировал всех остальных. Я с затаенным тщеславием отметила, что мне он, напротив, постоянно улыбался и демонстративно уделял внимание.
Интересно, как для этой избранной публики выглядела я? Вкусным блюдом? Изысканной причудой? Или блажью выжившего из ума властителя? Смесью всего этого? Вслух никто не высказывался, а во взглядах сквозь завесу многовекового опыта прочитать было невозможно. Лишь иногда в глазах мужчин вспыхивала искра интереса, а в глазах их спутниц - извечная женская зависть.
Водопады хрусталя под потолком мягко угасли, и зазвучала увертюра. Вслед за очаровывающей музыкой поднялся занавес, открывая сцену, полную людей. Судорожный вдох наполнил мои легкие, когда я осознала, что это именно люди. Даже толстый театральный грим был не в состоянии скрыть бледность их лиц и хорошо знакомый мне страх, переполнявший их глаза. И я поняла, что они знали, перед кем пели.
- Кристоф! - повернувшись к нему, я увидела, что он внимательно за мной следит.
- Говори, Диана. В этой ложе все устроено так, что сказанное не покидает ее пределов. Никто в зале не услышит тебя.
- Актеры - люди, а зрители - нет... - я не сомневалась в этом.
- Да, ты правильно поняла.
