Лина жалуется, что две недели не получала вестей. Тревожится. Видно, не все письма доходят. Многие передаешь с отпускниками, но люди разные. Один добросовестно выполнит просьбу, другой забудет, а потом потеряет или выбросит. Я пишу не реже двух раз в неделю. Надо все-таки поддерживать жену. Ей вдвоем с Машей еще труднее, чем мне.
27 октября 1980 г.
День, вернее настроение, испорчено с утра. Перед завтраком во время детской передачи был задан вопрос: «Какие машины могут ехать на красный свет?» «А в самом деле?» — заинтересовался прапорщик Ласкин. Я ответил. Иван назвал еще один пункт: «Правительственные». «Ну, нет, — не согласился я, — для них выставляют регулировщиков». Тут в разговор встрял Сашка Фомин. Наверное, встал не с той ноги. Накинулся на нас обоих разъяренной пантерой. И понеслось. Я от изумления глаза раскрыл, думаю, какая муха укусила, с чего бы это? А он орет: «Вам красный свет, сволочи? А кто ведро вываривать будет? Хоть воды притащили бы… Испоганили, еще и зубы скалят…»
А дело вот в чем. У нас к перегородке прибита подставка для ведра. Где-то в метре от пола. Просыпаемся и видим здоровенную мышь, бегающую над ней по самому верху. «Вот сволочуга, — подхватился с кровати Ласкин, — я ее сейчас…» Взял кобуру и запустил в непрошеную гостью. А она возьми и бухнись в ведро с питьевой водой. И пузыри пустила. Теперь надо вываривать. Вот Фомин и взвился. Нервы у всех… В общем, дошли до взаимных оскорблений легкой степени. А если честно, мы здесь прилично надоели друг другу. Одни и те же лица — в палатке, в столовой, в клубе, в строю и еще кое-где…
Перед ужином занимался гимнастикой. «Химики» соорудили перекладину. Было холодно и темно. Небо обложили черные тучи. У самой их кромки летел гигантский «Боинг». Яркие белые вспышки бортовых огней озаряли края облаков. Я смотрел и думал: «В кабине, в салоне, уют, комфорт… Когда же и мы полетим вот так?..»
После ужина Ласкин напек пирожков. Мастер он на все руки. У меня бы, наверное, не хватило терпения…
28 октября 1980 г.
Пасмурно с самого утра. На завтрак были «шрапнель» и мясо, будто из кожзаменителя. Чуть не обломал зубы. Обычное меню здесь — суп «тра-та-та», каша «и-го-го», компот «пшик». Это по определению лейтенанта Терентьева.
После завтрака начал накрапывать дождик. Вскоре он разошелся. Посыпал мелкий такой, надоедливый. Сразу стало грязно и холодно. Однако работа сегодня пошла хорошо. До обеда успел сделать больше, чем планировал на весь день. Поэтому решил вздремнуть. А как известно, на дождь хорошо спится. Открыл глаза — уже темно. Солдаты пилили дырку в полу для печки, это и послужило последним толчком к пробуждению.
И тут я стал свидетелем такой сцены. Валентин Батурин разжег печку и в хорошем настроении, мурлыкая под нос и помахивая палочкой, которой досылал в топку горящую бумажку для воспламенения соляра, прошелся взад-вперед по палатке. Лучинкой он слегка стукнул по книге читавшего Коли Сомова по кличке «Губошлеп». Тот моментально вскинулся, заорал и плюнул в Валентина. Наверное, от избытка человеконенавистнических чувств. Батурин ошеломленно опустился на стул, минуты две посидел с выпученными от удивления глазами, а затем резко возмутился. Подозреваю, подогрел его Сашка Фомин. Возможно, просто красноречивым взглядом. Валентин подошел, взял Сомова за загривок и внушительно сказал пару ласковых. Коля попытался стать в позу: «Товарищ прапорщик… Я вам приказываю…» Но Батурин ответил, что здесь все равны и, в принципе, ему терять нечего. «Губошлепу» пришлось извиниться.
Конечно, Коля язва. А теперь, получив капитанские погоны, вообще возомнил о себе. Хотя нельзя сказать, что он вообще уж… Как-то он и меня попытался «застроить». На что я ему ответил стихами собственного сочинения: «Губами я готов весь мир обнять, люблю я ближних донимать… Мне радостно, приятно жить, когда могу кого-то заложить…» Коля был сражен. «Ты помощник? — говорю. — Вот и помогай. А я начальник. Ты на капитанской должности, а я исполняю майорскую. Да и пошел бы ты, пошел… от греха подальше…»
Тогда все рассмеялись. Сомов сначала обиделся, потом успокоился. Нервы, конечно же… А еще — Коля просто беспардонный человек.
Вечером вернулся из рейда Сашка Нечипорук. «Нашла награда героя» — ему вручили медаль «За боевые заслуги». Распили по случаю вдевятером бутылку водки (не было Ласкина). Сашка, бродяга и выдумщик, притащил рефлектор от большого прожектора. Помыл и говорит: «А что, если выпить из него?» Все начали смеяться. Нечипорук вылил свою порцию водки, она хорошо смочила зеркальную поверхность и растеклась по всему отражателю. Терентьев и говорит: «Ну, Саня, теперь лижи, как кот». Развеселились еще больше. Решили вылить в рефлектор сваренный накануне Ласкиным суп. Хлебали ложками из этой большой тарелки. Забавная картина.
Иногда мне хочется закурить. Бросил месяц назад. Пока терплю. Хотя все чаще думаю: «А зачем?» И когда эти мысли начнут совсем донимать, тогда, наверное, закурю. В наших легких уже и так по пуду пыли. Немного еще никотина… Какая разница? Свинцовая «пломба» хуже…
29 октября 1980 г.
Второй день идет дождь. Утром он на время прекратился, и можно было с удивлением заметить, что причудливые облака стелются прямо по земле. Темно-синие, фиолетовые, серые… Громоздятся на крышах палаток. Описать это невозможно. А ведь в Афгане мы действительно к облакам ближе и в переносном, и в прямом смысле — высота около 1800 метров. Или, может быть, здесь ниже небо, чем в России?..
Вернулся из рейда Пресняков. Как всегда, довел свои требования, касающиеся соблюдения внешнего вида и распорядка в лагере. Показал пистолет прапорщика С. Летом кто-то уворовал у него и у М. Оказалось, солдат. Взяли с поличным уже в Союзе. Начальник штаба объявил по пять суток ареста за небрежное хранение оружия обоим прапорщикам.
После построения все разбрелись по местам. Точнее — кто спать, кто читать, а кто и в самом деле работать. К последним относился и я. Когда стоишь на месте, жизнь, как болото. Спасает работа. Кто меньше ею загружен, тому, наверное, еще труднее.
Опять начался дождь. Шел он и всю ночь. Земля в лагере раскисла. Это напомнило весну. Бр-р-р! Сколько грязи было! Неужели опять точно так же?!.
Погода вторые сутки нелетная. Плюс понедельник — день «неписьменный». Итого три. Даже газет нет. Вчера стал свидетелем случая, когда громадный самолет афганской авиакомпании «ДС-10» поздно пошел на посадку и едва не проскочил взлетно-посадочную полосу. Мог разделить участь нашего «Ан- двенадцатого». Кстати, появились слухи, что разбился корабль. Из-за плохой погоды. Тоже «Ан- двенадцатый». Вылетел из Ташкента и исчез. На борту экипаж и еще три человека. Судьба до сих пор неизвестна.
Пишу дневник поздно вечером. Ребята режутся в дурака. То «на уши», то «на воду». «На уши», кстати, предложил им играть я и рассказал правила игры. Всем понравилось. А суть вот в чем: проигравший получает столько ударов, сколько вытянет из колоды победитель. Попался туз — бьют по ушам одиннадцатью картами одиннадцать раз. Валет — двумя два раза. И т. д. А то все играют на воду — поберегли бы свои желудки и почки. На воду — это после каждого кона проигравший выпивает кружку. Весьма «интеллектуальное» развлечение. Посмотреть бы на игроков их же собственными глазами со стороны… Я начинаю ненавидеть карты. Но и книг почти нет. Куда деваться людям?..
У прапорщика Шилова играет приемник. Поет, кажется, индианка. Время от времени она смеется, причем как-то по-особенному странно. Не то, что ненатурально… Трудно выразить словами. Не поймешь, раздражает смех или наоборот… В общем, побуждает в душе какие-то непонятные чувства. Так вот. Только она: «Ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..» — ей тут же начинают вторить дикими похабными голосами Шурка Нечипорук и Олег Кожанов. К ним подключаются остальные. Впечатление, что попал в сумасшедший дом…
30 октября 1980 г.
Всю ночь лил дождь. Утром я не был на зарядке — сыро и грязно. Вечером пришел вечный бродяга Нечипорук и давай клясться, что в феврале вернемся в Союз. На это лишь улыбнулись — таких «уток» было уже немало. А дом и на горизонте не виден. Иногда удивляемся: сколько можно держать нас и семьи в неведении?
Пишу, а Олег Кожанов упражняется в ораторстве, излагая свою философию. Вот дословно: «А солнце
