пострадали. Перечитывая их по возвращении в Союз, Алексей как-то подумал, что зря он не вел дневник и в 1981-м. Если бы Степанов продолжил свои записи, то в этом скупом повествовании особое место заняли бы события двух дней. Вот как бы рассказал о них Степанов:
22 июня 1981 г.
Последние дни были самыми мучительными. Пришел приказ на замену. Должен ехать в Прибалтику. Вот и все решение вопроса: никакого вывода. Ждали мы его полтора года. Теперь разбросают по свету, как Бог иудеев. Нам постоянно будет не хватать друг друга…
Итак, замена. Можно бы порадоваться: дожил. Но все-таки получилось неожиданно. Подействовало оглушающе. Неужели в разные стороны?!
Не успел прийти в себя, вдруг новая весть: замена приостанавливается. Это касается именно того региона, куда должен ехать я — Прибалтики. Причина понятная. Она, как говорится, не для печати. Седьмая воздушно-десантная дивизия, дислоцированная в Каунасе, «сидит» на боевой готовности. События в Польше. Поэтому можно попасть не в Литву, а куда-нибудь под Варшаву… Наверное, там было бы получше, чем здесь…
По плану положен отпуск. Еще два месяца назад. Но его все оттягивали. Когда пришел приказ, начальник сказал, что теперь-то уж отгуляю после замены. Все было понятным, но и ее в ближайшие дни не будет. Ощущение, словно едешь в трясущемся трамвае. Дергает, бросает, давит на психику… Всю душу измотало. Что за злой рок преследует нас?..
Кое-кто уже уехал. И первым — Коля Сомов. Наш незабвенный «Губошлеп». Этот — в учебную дивизию под Каунас — в Руклу. Забыли все распри, попрощались тепло и сердечно: когда еще свидимся… Кожанов тоже в Союзе. Там же и вечный бродяга Сашка Нечипорук. Его свалил гепатит. Лишь мы трое — я, Терентьев и Батурин — по-прежнему вместе.
Неделю назад «взял за горло» начальника: «Положен отпуск — давайте!» У него тоже нервы сдали: «А я один останусь? Кто будет работать?»
Настроение упало. Руки не поднимаются. Сколько жену можно обманывать? Специально пишу домой: вот-вот, через неделю, через две… ну еще немножко, чуть-чуть… И так тяну три месяца. А сам знаю: раньше конца июня не уеду. Но пусть хоть ей будет легче.
Позавчера вызывает полковник: «А что, Алексей Александрович, езжай ты и на самом деле в отпуск». Я начал было ссылаться на работу и прочее. Но он так по-отцовски, по-доброму улыбнулся и говорит: «Езжай-езжай. Знаю, каково тебе. Сколько не видел семью?» Отвечаю: «Год и три дня». «Вот и дождался. Моих навестишь. Привет передашь. Собирайся».
Что говорить о моем душевном состоянии?! Черт с ним, если придется еще раз сюда возвращаться. Полтора месяца в Союзе! А там пусть будет, как будет.
Вещичек у меня немного. Вместились в портфель. В пять утра получаю паспорт и бегу на аэродром. Спрашиваю, какой борт летит в Ташкент. «Никакого нет, — отвечают, — и сегодня, наверное, не будет». «А этот?..»
Идет посадка «дембелей» в Ту-154. Вижу трех прапорщиков и старлея из нашей дивизии. Они с вещами. «Куда?» — «В Ашхабад. Тоже в отпуск? Давай к нам!»
Бог с ними, думаю, с проездными, выписанными через Ташкент. Главное — оказаться в Союзе. А там доберемся.
Пилоты гостеприимно приглашают в салон. Улыбаются, шутят. Хочется каждого обнять, сказать что- нибудь доброе, хорошее. Пристраиваюсь у иллюминатора. Самолет идет на взлет. Внизу проплывает наш лагерь. Там Терентьев, Батурин. Эх, сейчас бы всем вместе!..
Корабль ложится на крыло. Делает круг над Кабулом. В утренних лучах солнца сверху город кажется мирным и провинциальным. А я же его больше помню ночным. Темным, космически холодным, настороженным. И небо над ним было другое, не это — светло-голубое в дымке, а черное, исчерченное трассерами.
Взгляд падает на крыло. Замечаю, как оно сильно качается. Знаю, это нелепость, но не могу избавиться от мысли: «Вот сейчас отвалится и грохнемся прямо в Кабуле. И никогда больше не увижу Лину, Машу…»
Самолет набирает высоту. Гоним от себя тревожные мысли. Не дай Бог ДШК… Однажды даже «мигаря» сбили. Нет, нормально. Кажется, пронесло. Мы уже на восьми тысячах. Внизу все серое, однообразное. Изредка блеснет извилистая ленточка речушки с зеленой окантовкой, и вновь горы, горы… Закуриваем в салоне. Летим с комфортом. Я ни на минуту не отрываюсь от иллюминатора. Замечаю, что горы становятся уже не такими крутыми. Они постепенно как бы сходят на нет. А вот и пустыня. Сверкнуло солнце в зеленоватом блюдце озерца. У берегов белая кромка — соль. Мы пересекли границу. Но где и когда?
В салоне появляется авиатор: «Ребята, Союз!»
Радуемся, как дети.
Ашхабад. Выходим из салона. Налетает порыв горячего ветра. Удивляемся: «У нас в Кабуле прохладнее…» Всех ведут к небольшому строению. Встречает старичок-таможенник. Смотрю — орденские планки на форменном пиджаке. «Свой, — думаю, — фронтовик».
— У кого крупные вещи — направо. С мелкими сюда…
Подхожу к таможеннику. Подаю паспорт, раскрываю портфель. Он смотрит на красную коробочку с медалью:
— Ваша?
— Моя, вот удостоверение.
— Антисоветской литературы нет?
— Упаси бог.
— А это что за тетради?
— Так, записи. Дневник…
Для верности вытаскиваю одну, раскрываю.
— Хорошо-хорошо, — говорит старичок. — А валюта, золото, наркотики?
Я улыбаюсь: «Откуда?!»
Формальности закончены. У аэропорта машина. В ней получаю деньги. Сотни три. Доехать домой хватит. Поджидаю товарищей. Все четверо проходят досмотр без потерь. Идем к кассе. Там нас сразу ошарашивают: «На Минск билетов нет на пятнадцать дней вперед». Ближайший же самолет через сорок минут. Он полетит в Белоруссию, а мы останемся здесь. Осознавать это — сходить с ума от тоски
— Мужики, нужен бакшиш! — говорит высокий прапорщик с буденновскими усами из медсанбата дивизии.
Демонстративно на глазах у кассира заворачиваем в газету французские очки, агатовые бусы, пару брелоков, сколько-то чеков. Два прапорщика и старший лейтенант — ребята крупные, рослые — загораживают спинами окошечко, подают сверток, проездные документы. Через десять минут билеты у нас в руках. Прапорщики успевают сбегать в продовольственный магазин. Рассовывают по сумкам хлеб, полено вареной колбасы, бутылки с лимонадом. Даже вино раздобыли. Марочное.
Садимся в самолет. Встречают две милые проводницы. Экипаж наш, белорусский. Чувствуем себя, как дома. Только взлетели, усатый «медик» и говорит: «А не пора ли подкрепиться?»
Достаем колбасу, все остальное. Завтракаем. Вскоре приземляемся в Баку. Перекуриваем на бетонке, заглядываем в ресторанчик. Жара. «Пива бы сейчас», — мечтательно говорит старлей.
Опять посадка. В салоне новые пассажиры. Рядом азербайджанец неопределенного возраста с молодой женой. Лететь вместе долго. Знакомимся. Мужчина смахивает на какого-то актера. Вспоминаю: да-да, на этого… из одесской киностудии. Теперь гадаю возраст. Можно дать и тридцать пять, можно и пятьдесят. Встречаются такие люди. Попутчика забавляет, что офицер в затруднительном положении. Он достает паспорт. Все чин чином. Фотография. Печать. Год рождения… Тридцать пять лет. И все-таки меня не оставляют сомнения. Мужчина смеется: «А теперь посмотри вот этот». И протягивает второй паспорт. Все то же: и фотография, и печать. Только год рождения другой. Прикидываю. Пятьдесят один. Качаю головой: «Живут же люди…»
Начинается обычный разговор: «Откуда?.. Что везешь?.. Сколько стоит?.. Продай…» Уступаю настырности азербайджанца, показываю сувениры. Предупреждаю: ничего не продается. Мужчина
