зацепиться» — скоро учебные заведения, расчухав возросшую потребность нового времени в услугах всевозможных дизайнеров–декораторов, и впрямь наштампуют их целую армию. Всяких. И способных, и не очень. Вообще, профессию свою, в пятилетних институтских трудах с удовольствием освоенную, Анюта без ума любила, и студенткой была одержимой, старательной и не совсем уж и бесталанной - прочили ей и преподаватели, и сокурсники большое и светлое будущее на этом художественно–трудовом поприще. Даже и сейчас – больше во сне, конечно, — придумывались–рисовались, рождались в смутных ее мыслях неопределенные детали какие–то, цвета, интересные сочетания…Или вдруг само собой навеет что - то ли из прочитанной книжки, то ли из воздуха, то ли ветром принесет… Очень, очень хотелось навеянному этому всю душу до остаточка навстречу распахнуть, уйти в это праздничное состояние всей своей человеческо–творческой сутью… Да только не могла она. Чувствовала – нельзя пока. Потому что суть ее сейчас принадлежала Сонечке, и нельзя было от нее оторвать на другое ни кусочка. Раз уж назвалась матерью – отдайся этому сполна, пока дитя любви твоей целиком требует. Не разменивайся, не лишай его того, что природой ему и только ему пока положено, несмотря ни на какие навеянные искушения… Да и вообще, не получалось у нее как–то связать в одно целое творческие свои ветры и приносимые от их будущей потенциальной реализации «дублоны». Глупо, конечно, но не получалось. И объяснить этого Олегу она не могла. Оскорбляли каким–то образом Олеговы думы о дублонах ее творческие ветры. И вся его каждодневная суета на трудной дороге к вожделенному обогащению их оскорбляла, и ничего она с этим не могла поделать…Хотя, может, насчет потенциального ее женского аутсайдерства Олег и прав был. Прав, потому что время вынесло впереди себя флагом именно такую вот женщину – ни в чем не сомневающуюся сильную добытчицу, монстра в стильных нарядах, почитающуюся себя громким званием «леди» потому только, что сумела холодно вытравить из себя и Наташу Ростову, и тургеневскую Асю, и чеховских героинь, так сложно–изысканно внутренне устроенных… Прав, конечно. Только правда его трусливой какой–то получается. Потому что совсем не обязательно для женщины быть флагом. Многие флагом этим быть вовсе не хотят. Как говорится, красиво жить не запретишь, но и не заставишь. Хорошее выражение. Целостное. И семья у них тоже хорошая. Тоже целостная. А только само собой получилось как–то, что растащили они это выражение по двум частям. Первая его часть осталась у Олега, а вторая, выходит, у нее. Обидно, черт…
Хотя, если уж честно признаться, был, был и другой еще человеческий фактор, заставивший Анюту после разговора этого серьезно о самой себе задуматься. «Фактору» этому исполнилось уже три с небольшим месяца, и он изредка давал о себе знать то подступившей неожиданно к горлу тошнотой, то головокружением, а то и острым желанием впиться зубами в соленый огурчик, прыщавый и хрусткий, такой именно, какой водится только в погребе этого большого дома, где прошло ее счастливое детство, и нигде более… Из разговора же с мужем выходило, что «фактору» этому он вроде как совсем и не обрадуется, поскольку застрянет Анюта теперь уж надолго в категории несчастнейших аутсайдеров, ничего решительно в жизни не добьется да только время свое зазря потеряет. Потому и пребывала она в полной растерянности, которая заключалась вовсе не в сомнениях по поводу - рожать или не рожать. Этот вопрос она для себя решила, конечно же, в пользу ребенка. Растерянность ее была другого совсем рода – не принимала она странного и непонятного, вдруг таким резким мужским прагматизмом открывшегося отношения ко всему этому горячо любимого мужа Олега. Одно дело – на словах обо всем этом ничем не обязываясь пикироваться, а другое дело — перед фактом ставить. Вернее – перед «фактором»…
Познакомились они давно, на вечеринке стихийно–студенческой, которые образовываются как–то вдруг, ниоткуда, ни с того ни с сего, рождаются из запаха жарящейся на кухне задрипанного общежития картошки или из бутылки принесенного кем–то вина, одной на десятерых, и постепенно перерастают в необузданное веселье с танцами в коридоре, с мгновенными вспышками молодых желаний за наспех закрытыми дверьми комнат и всякими другими глупостями, совершать которые так приятно бывает в молодости. И они с Олегом оказались из тех, которым веселье это человеческое не чуждо, и их не обошла стороной эта вспышка–любовь, которая не знает никаких правильных да ханжеских условностей и своевольно берет свое, природное, молодое–хмельное–горячее…
С той памятной вечеринки они уже и не расставались. Потихоньку потребность молодых организмов друг в друге перешла в совместное модно–гражданское сожительство на съемной квартире, а потом, когда дипломы были получены и чувства, как им казалось, были уже проверены вдоль и поперек трехлетним бок о бок проживанием, уже и свадьбу настоящую сыграли. Мама Олегова, Тина да Леня поднатужились–поднапряглись, купили им квартиру в городе – маленькую, правда, и на окраине, но все ж таки свой собственный угол… Анюта помнит, как Олег, обходя свои новые неказистые владения, все повторял и повторял с довольной улыбкой:
— Как классно, Анька! У нас хата своя… Убогая, правда, ну да это ничего! Мы с тобой еще развернемся, мы отсюда быстро выскочим, вот увидишь! У нас с тобой классная квартира будет, элитная, в самом престижном районе… А в Белоречье, у мамы твоей, дачу себе обустроим. Далековато от города, правда, ну ничего. Зато места красивые. Потом ваш дом снесем, коттедж там зафигачим…
А потом родилась у них Сонечка. Олег был рад, страшно рад! Много работал, домой приходил уставший, рассказывал ей долгими вечерами про свою не очень денежную пока адвокатскую клиентуру да все вздыхал – вот бы свою фирму открыть…
— Представляешь, Анька? Откроем контору под названием «Юридические и дизайнерские услуги»! А что? Звучит необычно…Какую–нибудь еще фишку придумаем, чтоб клиента богатого заманить… Вон однокашники мои – все круто вперед рванули! Вернее, те, у которых стартовый капитал есть. А я сижу и на дядю работаю! Дела выигрываю, а процент хреноватый. Такое зло иногда берет – аж мозги от досады чешутся…
— Не знаю, Олежка… — пожимала она удивленно плечами. – Мне кажется, нам хватает…
— Ну да, хватает! Конечно же, хватает! На плебейские потребности – оно конечно! А только я не хочу вот так вот всю жизнь прожить. Мне много надо, Анька! Чтоб машина была дорогая, а не задрипанная «девятка», чтоб квартира была в двух уровнях, чтоб дача огромная…И я знаю, знаю, что у нас все это непременно будет! Иначе в жизни никакого смысла нет.
— Так уж и нет?
— Конечно, нет! А ты что, по–другому думаешь?
— Да ни о чем таком я пока не думаю! – легкомысленно отвечала ему Анюта. – Ни о чем, кроме кормления, купания да на свежем воздухе гуляния!
— Молодец, Анька. Хорошей матерью оказалась. Это радует, конечно. Но материнство, оно ж дивидендов от себя не приносит. Всякая женщина – она уже по природе мать. Это ж самой собой разумеется. А вот ты еще и самоопределиться при этом попробуй да карьеру себе сотворить! Вот это будет да! Это, конечно, не всякая сможет. Конечно, оно всегда легче – за материнством своим спрятаться…Но это удел женщин слабых, я считаю. Ведь так, Анька?
— Да конечно так, Олежка! Кто ж против того, чтоб в жизни самоопределиться? Никто и не против! Всему свое время есть. И для материнства, и для самоопределения… А только сваливать–совмещать все в одну кучу все равно нельзя.
— Ты так серьезно считаешь?
— Ну да…
— Что ж, твое дело. Хочешь вязнуть в кормлениях да купаниях – вязни, конечно. Только способностей твоих жалко. Все ж говорят, что ты у меня жена талантливая…
В общем, жизнью своей Анюта по большому счету была очень довольна, несмотря на прилетающие время от времени и старающиеся затянуть ее в свой омут творческие всякие позывы. Особо старательно от себя она их и не отгоняла, конечно, складывала потихоньку в самый потаенный уголок подсознания, чтобы достать потом в нужный момент. Но момент этот, выходит, еще оттянуть придется на неизвестное время…
Только вот как теперь Олегу об этом сказать после вчерашнего дорожного разговора? Завтра он уже приедет за ней, и надо сказать… Фу, как нехорошо! Чего это она будто заранее прощения просит? Да за что?! Она же решила, что оставит этого ребенка! И не решила даже, а так сразу почувствовала. Но, с другой стороны, ребенок–то этот общий, и надо, чтоб Олег о его существовании знал…
Можно было бы с мамой, конечно, на этот счет посоветоваться, и она уж наметила–назначила было
