карты, и от этого зависела его жизнь. Она, конечно, будет недовольна, но поймет меня! Мы понимаем друг друга! – Он говорил убедительно.
Ширшов кивнул, секунду помедлил и сунул деньги в карман.
– Хорошо! Но только обещай мне, что больше никогда не будешь читать такие книги в общественных местах! А уж в трамвае тем более, – назидательно проговорил он, усмехнулся и вышел из гостиной в прихожую. Хлопнула входная дверь.
Антон не мог сдвинуться с места. На лбу блестели бисеринки пота. Затем он метнулся к столу, схватил «Солженицына», судорожно стал запихивать книгу за большую подушку дивана. Затем передумал, выдернул ее оттуда, так и застыл посреди комнаты, не зная, куда же ее спрятать, да понадежнее. Читать как-то расхотелось…
Капитан Ширшов выскочил из подъезда тоже весь в поту. И побежал, не выбирая дороги. Ноги несли его сами, словно давая дурной голове подумать и спросить себя: «Что же ты, идиот, наделал? Почему так поступил? Почему не пресек это идеологическое преступление, мало того, сам совершил другое – должностное и уголовное». Он забежал в соседний двор, присел на скамью, закурил, пытаясь успокоиться. В памяти услужливо всплыла недавняя картина из семейной жизни, о которой в других обстоятельствах вспоминать не очень-то и хотелось. Оказывается, он помнил этот вечер до мелочей, в деталях. И в то же время присутствовала в этих воспоминаниях отстраненность, точно он наблюдал за этой сценой со стороны, точно разглядывал в микроскоп маленькие ожившие фигурки, слышал произносимые ими слова.
Он увидел себя за столом маленькой кухни, два на три, подоконник сплошь уставлен рассадой. Над головой тусклая лампочка в дешевом пластиковом абажуре. Он сидит и с жадностью уплетает жареную картошку со шкварками. Рядом на столе трехлитровая банка с солеными огурцами. Ширшов запускал в нее пальцы, доставал огурец и хрустел. Ходики на кухне показывали половину двенадцатого ночи, он только что пришел с работы. Молодая жена Тоня с животиком, выпиравшим из ночнушки, достала из холодильника полпалки колбасы, отрезала два ломтика, положила на тарелку. Поставила на газ чайник. Вошла теща, невысокая, жилистая, в застиранном халате с павлинами, полезла в шкаф.
– Чего не спите? – проворчала она.
– Так Леша только что с работы пришел, ужинает, – сразу принялась оправдываться Тоня.
– Держат людёв до полночи, а платят, как обычным работягам! Да еще и убить могут! – не унималась теща. И, заметив испуганно округленные глаза Тони, добавила: – А что, даже очень запросто!
Тоня отмахнулась:
– Типун тебе на язык. Ты-то чего поднялась? – Тоня старалась отвести удар от мужа.
– Да уснуть не могу! Пустырнику вот выпью, можа усну! Выпроси, Лексей, у себя на службе машину, нам надо уже на дачу перебираться, рассаду пора высаживать! Теплынь стоит!
– У нас нет грузовых машин! – попытался отвертеться Ширшов, но теща была созданием упорным и последовательным.
– А кунг этот, в котором арестантов перевозят?
Тоня, видя, что мать явно начинает раздражать мужа, упрекнула ее:
– Будто не знаешь, мам. Леша в КГБ работает, а не в милиции!
– А че, у них арестантов не бывает?! Еще поболе, чем в милиции! Смотри, добра сколько! – Она указала на полки с банками. – Своим горбом все растила! А зять, вижу, не брезгует, огурчики кажный день трескает, – проворчала она, накапала себе пустырника в чашку, выпила, поморщилась, сполоснула чашку и ушла, не сказав больше ни слова. Ширшов досадливо хмыкнул и отложил надкушенный огурец. Есть сразу расхотелось.
Ширшов вспомнил этот случай на кухне, и тут его неожиданно осенило. Теперь он знал, что нашел оправдание своему безобразному поступку. «Да, точно! Вот почему я взял эти проклятые деньги! Машину можно купить. Да, на эти деньги я куплю машину. Все будут довольны: и жена, и теща, да и я, в конце концов. Пашу, как лошадь, а денег на машину не могу накопить». Ширшов успокоился, осмотрелся и, когда сообразил, куда его занесло, встал со скамьи, вышел со двора и направился к светящейся вдалеке остановке, чтоб сесть на автобус и ехать домой. Только сейчас он почувствовал, как страшно проголодался. Даже облизнулся, вспоминая любимую жареную картошку и тещины огурцы.
Беркутов с дядей Корнеем стояли у машины, шофер ловко и споро укладывал коробки в багажник. Корней закурил папиросу. Беркутов, заметив пачку, улыбнулся.
– Все тот же «Беломор»!
– Каждый кулик к своему болоту привык! – отозвался Корней, затем, испугавшись, что ляпнул что-то не то и Беркутов может обидеться, начал оправдываться: – Как-то все же неудобно, Георгий! Такие деликатесы мне отгрузил, а сам и копейки заплатить не позволяешь! Я ведь и пенсию получаю, и вахтером тут недавно устроился, сутки через трое, так что готов соответствовать, как говорится!
Беркутов по-дружески легонько ткнул его кулаком в бок.
– Перестань! Это мой подарок молодым! Как же еще я могу отплатить за твою доброту и заботу, а? – Беркутов действительно радовался тому, что может хотя бы так отблагодарить Корнея. Ведь тот помог ему в трудную минуту! И не раз помогал. Он вспомнил, как после выяснения отношений с бывшей женой остался на улице. Как пришел к Корнею и, не найдя его дома, заснул в подъезде, прямо на лестнице. Когда уже поздно ночью Корней после работы вернулся домой, он увидел в подъезде какого-то подозрительного типа. Мужчина сидел на полу, привалившись спиной к батарее, в грязной телогрейке и в лагерной шапке-ушанке. Корней взглянул на спящего, начал было подниматься по лестнице, но вдруг остановился, оглянулся. Не выдержав, он вернулся, присел на корточки перед Беркутовым, приподнял шапку, съехавшую ему на лицо. И тотчас узнал.
– Жора? Ты, что ли?..
Он тронул его за плечо, стал тормошить. Георгий открыл глаза, поднял голову, взглянул на Корнея, и на лице его появилась улыбка.
– Я, дядя Корней!
– Ты чего здесь загораешь? Давай вставай, – подтолкнул его Корней.
– К вам заходил, да сказали, поздно будете, вот у батареи присел, и разморило. – Он поднялся на ноги.
Корней, окинув взглядом его одежду, спросил:
– Освободился, что ли?
Беркутов кивнул.
– Когда приехал?
– Утром прибыл. Сразу домой. А жена, оказывается, за другого вышла. – Он, виновато улыбаясь, развел руками. – Такая вот хренотень вышла!
Дядя Корней сочувственно покачал головой:
– Ладно, пошли ко мне! Расскажешь, что да почему!
И он первым двинулся по лестнице.
Они не спали всю ночь. У каждого было что рассказывать друг другу, но на этот раз больше слушал Корней. Он понимал, что Жора должен внутренне освободиться не только от зоны, но и от того, что произошло с ним несколько часов назад.
Хоть и было все это давно, оба очень хорошо запомнили тот первый день полной свободы Жоры Беркутова и от тюрьмы, и от неверной жены.
И сегодня, когда Беркутов уже был, что называется, на коне, когда дома и на работе все складывалось как нельзя лучше, когда он стал, как принято говорить, человеком, известным в узких кругах, он искренне радовался возможности хоть чем-то помочь своему другу. Дядя Корней в очередной раз принялся благодарить его, но тут Беркутов обнял и остановил его.
– Такое, видишь ли, не забывается! Я уверен, что и ты сделал бы для меня то же самое, – тихо сказал он ему и ласково похлопал по спине.
Подошел Максимыч, сообщил:
– Все уложил, Георгий Константиныч! Можно ехать!
Видя, что Корней пытается всучить ему какие-то деньги, Беркутов отвел его руку.
– Поезжай, дядя Корней, и не обижай меня! А ты, Максимыч, помоги Корнею Потаповичу разгрузиться и до квартиры донести!
