вряд ли можно было что-то разглядеть. Только дверь, перед которой она остановилась, выглядела сравнительно новой, хотя кто-то и пытался искусственно состарить ее с помощью грубой коричневой краски и грязи.
Взявшись за холодную ручку двери, Мэгги на несколько секунд замерла. Она не обманывала себя: конечно же, она боялась, потому что он был там, внутри. И с ним была молодая, умирающая женщина, которую Мэгги отчаянно хотелось спасти.
Она не осмеливалась открыть внутренние шлюзы и выпустить на волю свое сверхчувственное «я». С помощью своих уникальных способностей Мэгги могла быстрее обнаружить в здании людей, но эмпатия убила бы ее, стоило только Саймону нанести Таре Джемисон первую смертельную рану. Вот почему Мэгги не оставалось ничего другого, кроме как держать свои способности под надежным контролем воли и сознания и положиться на пять органов чувств, доступных каждому человеку. Увы, удержать свое второе «я» от вмешательства было нелегко; Мэгги на секунду пожалела, что у нее нет с собой оружия, но тут же отогнала от себя эту мысль. Она знала, что оружие тут не поможет. Пуля убьет тело, но ведь тело – это просто оболочка, сосуд, который может быть наполнен чистой ключевой водой или смертельным ядом.
Интересно, сколько времени продержится Тара?
И сколько продержится она сама?
Набрав полную грудь воздуха, Мэгги медленно выдохнула и осторожно толкнула тяжелую дверь. Она оказалась не заперта. Мэгги бесшумно скользнула внутрь и закрыла дверь за собой.
В здании склада было довольно темно, и несколько мгновений Мэгги просто стояла, дожидаясь, пока глаза привыкнут к густому полумраку. Ее ноздри трепетали, ловя запахи машинного масла, пыли и ржавого металла.
И крови.
Этот запах заставил ее вздрогнуть, но Мэгги преодолела страх и пошла вперед, чуть не ощупью находя дорогу среди деревянных ящиков, разваливающихся фанерных коробов и деталей каких-то огромных механизмов. Это был настоящий лабиринт, но в конце концов Мэгги благополучно его миновала и увидела впереди свет.
Саймон никак не огородил пространство, в котором занимался своими мерзкими делами. Очевидно, подумала Мэгги, он плохо переносит слишком тесные помещения. Помнится, Кристина даже упоминала о чем-то подобном. Или это была не Кристина? «Он терпеть не может маленькие комнаты с низким потолком…» – кто это сказал? Может быть, Марианна Траск, которую он убил в апреле тридцать четвертого? Или одна из его сестер, с которыми он расправился в восемьсот девяносто четвертом? Воспоминания о прошлых жизнях перепутались и были достаточно смутными. Остались только неясные догадки, вспышки интуиции, инстинктивные озарения. Мэгги подумала, что главный вопрос вообще никак не касался прошлого – только настоящего. А в настоящем Саймон выбрал этот заставленный, но просторный склад с высокими потолками и расчистил у дальней от входа стены пространство, приспособив его к своим нуждам. Сначала Мэгги увидела широкий стол, накрытый хирургической клеенкой, на котором были разложены различные инструменты, пилы, ножи, веревки, цепи и стояли бутыли с какими-то жидкостями. Рядом поблескивала хромированными частями больничная тележка-каталка на толстых резиновых колесах. Несомненно, он использовал ее, чтобы доставлять похищенных женщин от машины внутрь склада.
В центре свободного пространства…
Мэгги не сразу решилась взглянуть туда, а взглянув, не поверила своим глазам – до того непристойным и неуместным показалось ей то, что она увидела. На куске толстого линолеума стояла двуспальная дубовая кровать с высоким резным изголовьем и таким же изножьем. Рядом Мэгги увидела роскошное мягкое кресло, обитое темно-голубым бархатом. Бархатной была и скамеечка для ног.
В изголовье кровати виднелись тонкие женские запястья, прикрученные к резным украшениям кровати грубой пеньковой веревкой, но жива ли Тара Джемисон или нет, определить отсюда было невозможно.
Мэгги почти не думала об этом. Как ни старалась она удержать свои способности под контролем, она все равно чувствовала боль Тары Джемисон и других женщин, которые страдали в этом мрачном, похожем на пещеру месте. В ушах ее зазвучали приглушенные стоны, мольбы о пощаде и бессвязные выкрики жертв. Мэгги сама едва не закричала от ужаса. Зажав рот и закрыв глаза, она замерла в своем укрытии, скорчившись за каким-то ящиком, от которого резко и сильно пахло гнилым деревом и ржавчиной, и попыталась взять себя в руки.
Когда Мэгги снова открыла глаза, она увидела его. Он появился из дальнего угла и склонился над столом, и Мэгги с изумлением увидела у него на ногах войлочные полусапожки, позволявшие ему ступать совершенно бесшумно. Он что-то негромко напевал себе под нос, но Мэгги не узнала мелодию.
Потом Саймон повернулся к кровати. Его лицо закрывала белая пластиковая маска, самая обычная маска из гладкой светлой пластмассы с изображением обычного человеческого лица – женского лица, как с удивлением отметила Мэгги.
И как и всякая маска, она выглядела совершенно безжизненной и холодной, как лицо мраморной статуи, или скорее – как лицо манекена. Именно на манекен Саймон был похож больше всего, и это сходство еще усиливалось благодаря парику – длинному, черному парику, доходившему ему до плеч.
В руке Саймон держал сверкающий нож – длинный, но с узким, как у кинжала, лезвием.
Мэгги качнулась вперед, потом на мгновение замерла, увидев, как в десяти шагах справа от нее из черной щели между двумя фанерными ящиками появилась призрачная женская фигура – появилась и, поманив ее за собой, поплыла, едва касаясь пола, к освещенному пространству впереди.
Энни. Ну конечно же – это Энни! Мэгги узнала ее почти сразу. Тонкое, почти детское тело, лицо сердечком, тонкие кукольные черты, длинные темные волосы.
– Бобби, Бобби!..
Саймон резко остановился. Безжизненная маска повернулась, и в ее черных прорезях как угли сверкнули глаза.
– Бобби!
Мэгги поняла, что от нее требовалось. Прячась в тени, она скользнула в сторону, чтобы приблизиться к нему с тыла.
– Бобби! – позвала и она, от души надеясь, что ее дрожащий голос звучит так же сверхъестественно, как и похожий на шепот голосок Энни.
