пошевелилась на стуле. Холлис показалось – она услышала, как Мэгги судорожно сглотнула, но голос, к которому она уже начинала привыкать, звучал по-прежнему спокойно, почти безмятежно.
– Давай начнем сначала, Холлис. Можешь ты по порядку рассказать мне все, что случилось с тобой с того момента, когда он тебя схватил?
– Да, – ответила Холлис. Ее пальцы пошевелились и крепко стиснули ладонь Мэгги. – Могу. Теперь могу.
Палата, в которой лежала Холлис Темплтон, находилась в конце длинного и необычно тихого коридора на третьем, самом спокойном этаже больничного здания. Врачи считали, что постоянный шум и суета, царившие в коридорах других этажей, могут повредить их пациентке. Должно быть, поэтому Джон поймал себя на том, что старается ступать как можно осторожнее.
Он дошел до угла, никого не встретив. Но стоило свернуть, как он тотчас остановился и попятился. В коридоре, привалившись спиной к стене у двери палаты Холлис, стояла Мэгги. Голова ее была низко опущена, и курчавые рыжие волосы скрывали лицо. Даже издалека Джон отчетливо видел, как плечи ее вздрагивают от рыданий.
Прежде чем она успела заметить его присутствие, Джон снова отступил за угол и вернулся по коридору к дверям комнаты ожидания. Он был глубоко потрясен, хотя из упрямства не хотел себе в этом признаться.
Колдовство? Магия? Нет, понял он, то, что делает Мэгги, – это не магия и не дешевые психологические трюки, которыми в базарный день развлекают толпу угадыватели мыслей, гипнотизеры и прочие мошенники. Не важно, действительно ли ее способности относились к области паранормального, как утверждал Квентин, или же она была наделена природной наблюдательностью и интуицией, которые помогали ей угадывать подлинные чувства других людей. Главным – и бесспорным – было то, что Мэгги по-настоящему страдала вместе с теми, кому пыталась помочь, и Джон впервые задался вопросом, имеет ли он право требовать от нее подобной самоотверженности.
Потом Джон задумался, почему Мэгги все-таки делает это, почему она выбрала путь нечеловеческих страданий – пусть и ради благородной цели. Он, разумеется, мог нанять лучших частных детективов, которые раскопали бы для него все прошлое Мэгги и в конце концов отыскали бы причины столь нерационального поведения, но собирать информацию подобным образом было не в его правилах. Рыться в чужом грязном белье, считал он, далеко не самый лучший способ установить отношения взаимного доверия и сотрудничества.
И Квентин, и Кендра в один голос утверждали, что мотивы, побуждающие Мэгги снова и снова всходить на Голгофу, должны быть очень мощными. Теперь Джон убедился в этом. Чтобы добровольно подвергать себя подобным мучениям, просто необходимо было иметь веские причины.
Но какие? Что заставило чувствительную, тонкую, умную, художественно одаренную женщину изобрести для себя столь изощренную пытку?
Засунув руки глубоко в карманы куртки, Джон стоял в больничном коридоре и ждал. Он знал, что только Мэгги может ответить на эти вопросы, но она вряд ли захочет обсуждать их с малознакомым человеком.
Джон так глубоко задумался, что не услышал, как к нему подошла Мэгги. Когда она заговорила, он невольно вздрогнул.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она.
На ее лице не было никаких следов недавних слез, только глаза слегка покраснели и припухли да возле губ залегла горькая складка. Вот и все, что осталось от недавней бури эмоций, невольным свидетелем которой стал Джон.
– Я позвонил в участок, и Энди сказал, что ты, вероятно, здесь – разговариваешь с Холлис Темплтон. Кстати, он тоже звонил тебе, но не мог дозвониться.
– Я выключила мобильник. Я всегда выключаю его во время бесед с пострадавшими. – Ее голос звучал сухо, деловито, но в глазах еще сквозила печаль. – Но твое послание я получила, – добавила она. – Я как раз собиралась в полицию, чтобы встретиться там с тобой.
Джон кивнул.
– Что ж, наверное, будет лучше, если мы отправимся туда как можно скорее.
– Что нибудь случилось?
Джону не хотелось быть первым, кто сообщит ей тревожные новости, но выхода не было.
– Пару часов назад в участок сообщили, что пропала молодая женщина. Ее муж вернулся из деловой поездки и обнаружил, что в доме никого нет, а входная дверь распахнута настежь. Полиция считает, что это Окулист.
Мэгги вздрогнула.
– Ты чего-то недоговариваешь, – медленно сказала она. – В чем дело, Джон?!
Джон неловко переступил с ноги на ногу. Он и в самом деле не знал, как сказать ей то, о чем сообщил ему Энди.
– Ну?!
– Она была беременна. Месяцев шесть, может быть, немного больше…
Когда Мэгги ушла, Холлис так и осталась сидеть в кресле у окна. Она чувствовала себя совершенно измотанной, разбитой, выжатой досуха. Подробный рассказ о том, что ей пришлось пережить, перечисление всех омерзительных и страшных подробностей нападения, о которых она не хотела и боялась вспоминать даже наедине с собой, отняли у нее последние силы. Впрочем, Холлис не могла не признать, что чувствует себя все же несколько лучше, чем рассчитывала, словно Мэгги взяла на себя часть ее боли и стыда.
Да, теперь Холлис могла признаться себе, что ее эмоциональное состояние заметно улучшилось. После разговора с Мэгги на нее неожиданно снизошел покой, страх отступил, и она почти поверила, что жизнь вовсе не кончена, что с ней еще может произойти что-то хорошее.
«И все это – благодаря ей».
