Кара Колтер
Счастливые воспоминания
ГЛАВА ПЕРВАЯ
— Убирайся!
«Да, такие слова вряд ли могут кого-то сделать счастливым», — подумал Адам. Особенно учитывая тот факт, что он проделал путь в две тысячи миль, чтобы услышать их. Но он чувствовал себя вполне счастливым. Может быть, потому, что его безумная миссия закончилась, не успев начаться.
«Ну уж нет», — твердо сказал он про себя. Он не видел ее почти семь лет.
— Я сказала тебе — убирайся, — решительно повторила она.
Он задумчиво посмотрел на нее. Она стояла с другой стороны стеклянной двери, скрестив на груди руки, нетерпеливо постукивая ногой. Огоньки сверкали в ее глазах (так по крайней мере ему казалось).
Она не была красавицей и в те годы, не стала ею и сейчас.
Она действительно нисколько не изменилась. В самолете он смотрел на женщин, его и ее ровесниц, изучал их. Она должна была измениться. Стать толстой и неряшливой. И не обладать уже той волшебной привлекательностью, которая заставляла его называть ее «милой». Это слово всегда вызывало у нее досаду, но досада эта делала ее еще милее.
Она до сих пор была милой. Не толстой. Безусловно, не неряшливой. Хотя и ей было тридцать лет, она выглядела точно такой, какой он увидел ее в шестом классе — бейсбольная кепка козырьком назад, буйство кудрявых рыжих волос, забавные веснушки на вздернутом носике, острый подбородок, маленькие пухлые губки. За исключением того, что на ней сейчас не было бейсбольной кепки, подбородок ее вызывающе поднят, а уголки губ опущены вниз.
В тот, первый раз она напялила кофту, которая явно была велика, и закатанные вверх джинсы, совершенно ужасные.
А кроме того, она улыбалась. Та улыбка, озорная и теплая, заставила его двенадцатилетнее сердце колотиться, как оно еще не билось до этого никогда…
Сейчас на ней была тоже явно не по размеру мужская рубашка и черные шорты-велосипедки. Глупо, но он осмотрел даже ее коленки, скользнув по ним взглядом. Та же мальчишеская фигурка. Такая же тонкая и гибкая, как молодое деревце.
— У меня столько углов, сколько слухов о королеве, — часто сетовала она.
Она уже была королевой его сердца. Это сделало его слепым к красоте других, куда более интересных женщин.
И вот сейчас он смотрел на ее коленки сквозь стеклянную дверь.
Она поставила ногу за ногу, но он успел увидеть, что колено было испачкано.
— Я работала в саду, за домом, — сказала она, оправдываясь.
— А я ничего и не сказал.
— Тем не менее тебе пора идти.
Она демонстративно заперла дверь, как будто он был нежеланный гость-варвар, который вечно приходит без приглашения, вторгается в дом, усаживается на диван и требует чая. Нет, пива…
Неужели она действительно воспринимала его так? Видимо, да… Поэтому-то и предпочла ему человека с лучшим происхождением.
— Я не уйду.
Он произнес эти слова и сам им удивился. Он совсем не хотел здесь оставаться. Всю дорогу сюда он надеялся и даже молился именно о такой ее реакции на его появление. Теперь он мог развернуться и успеть на ближайший рейс до Торонто. Он сделал достаточно, и совесть его чиста. Он прилетел сюда, разве не так? Кто скажет, что он не старался? Не приложил максимум усилий?
— Если ты не уйдешь, я вызову полицию.
Он не знал, сказать ли ей правду. О письме в кармане. Что-то подсказывало ему, что время еще не настало.
— Нет, ты не сделаешь этого, — произнес он.
Она смотрела на него своими темно-карими глазами с золотыми искорками. Бездонные глаза. Они всегда светились огнем, который играл у нее внутри.
— Мне нечего тебе сказать…
— Мы всегда могли бы поговорить о грязи на твоих коленках.
Она снова взглянула на него, пожала плечами и захлопнула внутреннюю дверь. Так, что зазвенело стекло.
Не слишком приятно для человека, который проделал путь более чем в две тысячи миль. Но он не расстроился.
Он сунул руки в карманы, медленно повернулся и отошел от двери. Она жила всего в двух кварталах от места, где они вместе выросли. Она и он. И Марк.
Саннисайд. Прекрасная старая часть города, расположенная на берегах реки Боу. Отсюда, с набережной, он мог видеть всю улицу и парк, который тянулся вдоль реки через весь Калгари. Пара спортсменов бежала по тропинке под раскидистыми деревьями.
Он увидел на ее террасе гамак с серыми и розовыми подушками, сел в него. Краем глаза заметил, как она сердито задернула занавеску.
Он любил этот город. Он понял это внезапно, когда самолет шел на посадку. Очень любил… И скучал.
Все вокруг изменилось очень быстро. Преуспевающая молодежь выкупила старые великолепные дома по берегу реки и преобразила их так, что не узнать.
Начиналось это, когда они с отцом переехали сюда. Он учился в шестом классе.
Отец Тори был врачом, они жили в замечательном старом доме на одном конце улицы. Родители Марка, психолог и ветеринар, — на другом. Его собственный ветхий дом был как раз посередине. Они с отцом, механиком, чьи руки всегда были в смазочном масле, старались привести свое жилище в порядок после смерти матери.
Окно сзади распахнулось.
— Проваливай, — сказала она раздраженно.
— Нет.
Окно захлопнулось.
Он вздохнул, и в этом вздохе слышалось удовольствие. Тори в своем репертуаре.
На самом деле ее звали Виктория. Виктория Брэдбери — хорошее имя для героини какого-нибудь старинного английского романа. Но неудачное для девчонки, которая лазила по деревьям и вечно ходила с ободранными коленками. Девчонки со взрывным характером.
Адам с любопытством осмотрелся. Дому лет шестьдесят, ухожен, умело и аккуратно покрашен — желтый с серым. Рамы были яркого зеленого цвета — как деревья в начале июня в городе, где так короток сезон цветения.
Он заметил, что она обожала цветы, как и ее мать. В ее саду всегда были цветы, да и у родителей Марка была замечательная клумба перед домом. Только его собственный двор был завален деталями старых автомобилей.
Он подумал, что остался именно для того, чтобы показать ей, кем он стал. Адвокатом, чьи ботинки теперь стоили больше, чем месячная аренда дома, которую отец когда-то платил за эту развалюху.
А ведь ее никогда не интересовало, откуда он приехал. Так же, как и Марка. Они взяли его под опеку в первый же день. Они дружили как три мушкетера — гоняли на велосипедах, строили дома на деревьях, гуляли вместе по тропинкам вдоль реки. Их двери всегда были открыты для него, а их матери принимали его как родного.
Он ощутил странный спазм в горле.
