движущееся тело, так сказать, пересчитывает точки или последовательности положения. Но в строгом, партийном смысле оно этого не делает. Мы просто их проходим с высоко поднятой головой и, поплевывая на них свысока, предоставляя, следовательно, тебе с Зеноном заботу подразделять путь, пройденный нами на пути к коммунизму, на сколько угодно частей.
— Тогда спорим на драхму, — сказал Зенон, — что самое медленное во время бега не будет настигнуто самым быстрым. Ибо то, которое преследует, должно сначала придти туда, откуда отправилось преследуемое им, так что более медленное всегда должно быть несколько впереди. Если быстроногий Ахиллес будет догонять черепаху и должен будет пробежать каждое место, которое прошла черепаха, то он не сможет ее настичь.
Тут все обратили внимание на спящего прямо на траве Ахиллеса и упорно тренирующуюся черепаху. Мне, конечно, стало жаль Ахиллеса. Я хорошо знал его заносчивость и непомерное честолюбие.
Бегуна, хоть и с трудом, но растолкали. Выглядел он вялым и заспанным, так что никто сначала не хотел делать на него ставку.
А я задумался над тем, в чем же состоит очередное затруднение, предложенное Зеноном? Ясно, что оно возникает вследствие заданного между состязающимися расстояния. Ахиллес должен пройти то расстояние, которое отделяет его от черепахи, когда он начал преследование. Чтобы преодолеть его, он затратит некоторое время. А за это время черепаха обязательно продвинется вперед и между ними образуется новое, уже уменьшенное расстояние. Ахиллес должен пройти и это расстояние и потратить на него время. Но черепаха опять за это время успеет продвинуться, и возникнет новое, еще более уменьшившееся, но разделяющее их, расстояние. И это условие будет повторяться бесконечно!
Я понял, что здесь с помощью остроумного приема Зенон хочет показать, что при бесконечной делимости времени, самое быстрое, догоняя самое медленное, затрачивает на преодоление заданных между ними расстояний время, бесконечно сокращающееся, но никогда не исчезающее. В остальном принципы построения “Ахиллеса” были сходны с “Дихотомией”. Суть апории, как и там, составляло положение — можно ли бесконечным уменьшением времени исчерпать его? Может ли исчезнуть длительность времени? Если может, то Ахиллес не догонит черепаху, поскольку исчезнет время, перестанет двигаться и Ахиллес, и черепаха.
Таким образом, из содержания апории, действительно, следовал вывод: понятие движения несовместимо с вечностью Бытия!
Первым моим естественным побуждением было найти ошибки в ходе логического рассуждения, настолько сами предложенные условия казались мне несомненными.
Однако при согласии с самими условиями, нельзя было не согласиться и с выводами. Построение умозаключения Зенона являлось безукоризненным.
Пока я таким образом размышлял, они тут спорили, принимать им пари Зенона или не принимать. Межеумович изъявил твердое желание выиграть драхму у Зенона, но ставить свою на кон отказывался, ссылаясь на то, что дела у его жены Даздрапермы в “Высоконравственном блудилище” идут ни шатко, ни валко, и денег у него на карманные расходы нет. Каллипига тут же предложила ему выигранную мною в “наперстки” драхму. И мне показалось: она втайне надеялась, что Межеумович проиграет ее. Не о выигрыше, оказывается, беспокоилась она, а о приятном внешностью Зеноне.
Основывая свои действия исключительно на сострадании к Каллипиге, диалектический материалист принял-таки слюнявую драхму и хватанул ею о кон, так что драхма Зенона аж перевернулась вверх третьей своей стороной. Тут стали расставлять соревнующихся. Ахиллес принял позу бегуна на старте, причем свою военную амуницию он при этом не снял. Черепаху отнесли на некоторое расстояние. Сократ взмахом руки открыл состязание. Ахиллес рванулся вперед, гремя доспехами, а черепаха меланхолически поползла куда- то вбок.
— Ага! — закричал Межеумович. — Значит, движение уже началось! А если оно началось, то прохождение половины пути уже не составит для нас с Ахиллесом проблемы. Возможность движения признана! И Ахиллес, и черепаха уже переходят из одной точки в другую!
Ахиллес бежал, черепаха ползла, но первый еще не догнал вторую.
— По моему мнению, — беззаботно и празднично размышлял вслух Межеумович, — приписываемая аргументам трудность является кажущейся и коренится в изначально неверной постановке проблемы. И она возрождается с каждой очередной бесплодной попыткой подменить наше непрерывное шествие к Светлому Будущему непосредственной, прямой интуицией Царствия Божия, Господи прости! И не надо удивляться тому, что желание реконструировать наше движение, отправляясь от изменения позиции и пространственных положений, иначе говоря, попытка ухватить движение за хвост посредством рыночных отношений неизбежно приводит к неудаче. Движение является единым и неделимым, как и вся Сибирская Эллада! Движение — это некое внутреннее состояние того же самого движения, выявляемое нами в каждом движущемся женском теле. Обычным следствием этого является изменение места. В этом плане достаточно подумать о таком интимном, непосредственном и внутреннем феномене, как движение некоего члена нашего тела в другом теле.
Тут он неожиданно увидел прекрасную Каллипигу, озарился дополнительным внутренним светом, но с мысли не сбился.
— И что мы видим?! Все трудности исчезли как бы сами собой, так как на деле они были воображаемыми!
Расстояние между Ахиллесом и черепахой существенно сократилось. Я мысленно прикинул, в какой точке он схватит ее за хвост. И вдруг увидел впереди молчаливую толпу грозного вида ребят, надвигающуюся на нас. Это были шулера, олигархи, банкиры, “наперсточники”, устроители беспроигрышных лотерей и прочие, и прочие. Та молчаливость и решительность, с которой они хмурили брови и высокие лбы, тотчас же сообщили мне, что ребята шутить не намерены. Видать, выигранная мною драхма и неудачи в “очко” и покер заставили их объединиться и примерно наказать меня, а заодно и всю нашу компанию.
Я оглянулся, разыскивая пути к отступлению. Но и с сзади на нас надвигалась не менее решительная толпа, ведомая славным Агатием. Этот-то был зол на Сократа и Каллипигу, но не прочь был проучить и всех, находящихся рядом с ними.
А с боков высились здания без проходных дворов.
Что же делать? — подумал я.
— Апории Зенона, — бесхитростные уловки и жалкие софизмы! — заявил Межеумович.
Он еще не чувствовал опасности.
