— Возможно, что человечество вообще никогда не опровергнет Зенона, — сказал Сократ.
И этот думал только о философии, а не о своей безопасности.
— Бить будут, — внезапно осознал тяжесть ситуации Межеумович. — И заорал: — Я свой, я материалист!
— Ага, — согласился Сократ.
— Пусть только попробуют, — засмеялась Каллипига.
Ахиллес все еще бегал, черепаха ползала, опасность надвигалась на нас, причем, с двух сторон.
И тогда я внезапно понял суть апории Зенона! Нет, не догнать ему черепаху!
Движение Ахиллеса, черепахи, славного Агатия и кидал странно изменились. Нет, они не замедлили своего движения, пожалуй, даже ускорили его, за исключением черепахи, разумеется. Та уже и так выжала из себя наимаксимальнейшую скорость. Так вот, все остальные двигались ничуть не медленнее, чем прежде, но расстояние между черепахой и Ахиллесом и между нами и двумя группами нападающих не уменьшалось. Постепенно удивление охватило всех. Одних — радостно, других — раздраженно. Ахиллес уже бросил щит и лук с колчаном, нападавшие бежали изо всех сил. А я взял, да еще и усугубил ситуацию. Чем быстрее кто бежал, тем дальше оказывался от цели. Ахиллес от унижения уже и материться начал. Черепаха вообще остановилась и преспокойно начала щипать траву. Славный Агатий со своими уже маячил где-то на горизонте, а шулера и кидалы вообще скрылись вдали.
Межеумович расслабленно молчал, хотя от материализма не отрекался. Зенон взирал на меня с удивлением.
— До такой апории и я не додумался, — сказал он.
— А мог бы, — ответил я.
— Ну и ловкач ты, глобальный человек, — сказал Сократ.
— А кто выиграл-то? — поинтересовалась Каллипига.
— Похоже, Зенон, — сказал Сократ, — правда, с помощью глобального человека. Придется, видать, делить драхму между ними пополам.
Я сжалился над преследователями и подпустил их поближе. Ахиллес уже не пытался поймать черепаху, а только тяжело отдувался, сидя на траве. Агатий и кидалы стояли шагах в двадцати от нас, но по разные стороны. И, как только они делали шаг вперед, сразу оказывались на такое же расстояние дальше.
По-моему, преследователи были крайне удивлены, когда осознали, что чтобы догнать жертву, им необходимо бесконечно большое количество времени, замедляющего темп своего движения до нуля.
Глава девятая
Так мы и стояли, словно окруженные невидимой стеной.
— Выходи, стервец, разговоры говорить будем! — предложил славный Агатий.
И с другой стороны поступило предложение:
— Выходи, столкуемся!
— Я-то ваш, общий, — напомнил Межеумович на всякий случай.
— Да в чем, собственно, дело? — поинтересовался я.
— В пространстве и времени, о котором ты что-то знаешь, — пояснил славный Агатий.
— В волновой функции пяти козырных тузов, которые появляются у тебя неизвестно откуда, — разъяснил тот самый шулер, который не смог обыграть меня в покер.
— А какова гарантия безопасности? — спросил Межеумович.
— Гарантируем, что никаких гарантий нет, — ответил шулер.
А с другой стороны свои требования выложил хронофил:
— Тайну времени и любовь Каллипиги в обмен на относительную неприкосновенность.
— А я? — испугался Межеумович.
— А ты должен был подорвать систему Сократа изнутри, но не подорвал, так что сам теперь о себе беспокойся, — сказал славный Агатий.
Некоторое время шло бессмысленное препирательство, а потом в голосе хронофила появились более решительные и нетерпеливые нотки. Оказывается, он обнаружил лук и колчан со стрелами, которые бросил Ахиллес.
Агатий натянул лук и прицелился в меня, конечно.
И тут Зенон заявил:
— Движущаяся стрела покоится.
Две толпы наших противников возмущенно загалдели, а наша группка настороженно замолчала.
— Считаю до трех, — предупредил славный Агатий.
— В самом деле, — развил свою мысль Зенон, — если все всегда или покоится, или движется, когда занимает равное себе место, движущийся же предмет всегда находится в одном месте, то движущаяся стрела неподвижна.
