окнами, текущими без передышки кранами и скособочившимися креслами, а построенная по европейскому, варварскому, то есть, образцу, вся из стекла, позолоченного титана и мрамора, с бассейном, массажной, баром и борделем. А очереди — никакой. Ну, ни одного человека!
На стеклянных дверях висело объявление: “Требуется брадобрей, который бреет всех, кто не бреется сам. Испытание: самобритье”.
— Здесь и поброюсь, — заявил диалектический материалист и ринулся в брадобрейный зал.
Странно, но и здесь никого не оказалось, ни пациентов, ни хирургов.
— Эй! — крикнул Межеумович. — Сюда! На помощь! Выходи по одному!
На этот зов и вправду вышел один человек.
— Чего изволите? — спросил он.
— Бриться! — приказал диалектик.
— Так, мастеров нету, — сказал человек.
— Как так?! — удивился материалист. — Это же ведь цирюльня!
— Она самая, с бассейном, массажной, баром и борделем от Даздрапермы.
— Мне только побриться. Народ ждет.
— Так мастеров нету…
— Как так?! Почему это нету?
— Никто не нанимается.
— Так я сам побреюсь!
— Самим бриться здесь не положено.
— Так кто-нибудь пусть меня побреет!
— Брить имеет право только мастер…
— Так пусть поторопится!
— Нету мастеров…
И тут я понял, что это мой шанс!
— Я нанимаюсь в мастера, — заявил я.
— С условиями приема знакомы? — спросил человек.
— Читал на входе. Неясность только с оплатой.
— Миллион драхм за каждого побритого…
— Сколько?! — вскричал я
— Три миллиона…
В голове у меня закрутились числа со множеством нулей. Это что же? Значит, я заработаю столько денег, что наверняка хватит на содержание Мыслильни Каллипиги. И все будет хорошо. Философы будут вести свои милые дурацкие беседы. Я буду лежать на нижней полке. Каллипига — чуть выше. Она будет гладить меня горячей ладонью по волосам, а потом, может быть, и скатится ко мне со своего ложа.
— Я согласен, — заявил я.
— Постой-ка, глобальный человек, — сказал Сократ, — тут что-то не так.
— Все так, все так! — завопил Межеумович. — Намыливай! Погуще!
— Будете подписывать контракт? — поинтересовался человек.
— Немедленно, — заявил я.
— Сей момент… Сейчас и принесу…
И точно. Ровно через сей момент он появился, держа в одной руке вощеную дощечку, а в другой — стилос.
— Подожди-ка, глобальный человек, — попытался еще раз остановить меня Сократ. — “Брадобрей бреет всех, кто не бреется сам” А ты сам-то уже бреешься?
— Иногда, — сказал я.
И что он меня отвлекал?!
— За нарушение договора штраф в две тысячи пятьсот лет! Ты видишь этот пункт договора, глобальный человек? — спросил Сократ.
— Вижу, но нарушать договор не собираюсь.
— А вот подпись славного Агатия, — сказала Каллипига.
— Да, — пояснил человек, — цирюльня принадлежит славному Агатию.
— Долго вы еще телиться будете? — начал злиться Межеумович.
Я взял, да и подписал договор. Чего тут было раздумывать? Счастье само валило мне в руки.
