А я вдруг понял, чего хочет Сократ. Он хочет сделать предметом философии познания само познание. Все бытие, лишенное собственного разума и смысла, вытеснено из этого предмета, исключено из него. Сократовская философия имеет дело не с бытием, но со знанием о бытии. И это знание — результат познания в понятиях божественной по своему характеру причины, а вовсе не эмпирического изучения вещей и явлений материального мира.
Да, тут Сократу с Межеумовичем, да и со всем диалектическим материализмом было не по пути.
Понятия в концепции Сократа — это не результат одних только мыслительных усилий познающего субъекта, не просто объективный феномен человеческого мышления, но некая умопостигаемая объективность разума.
Понимал ли он сам, к чему пришел?!
— Значит с идеализмом Эйнштейна и других физиков и философов-варваров тебе, Сократ, не по пути? — с каким-то победным чувством спросил Межеумович.
— Не совсем так… Просто, это не то, что я искал всю жизнь.
— А диалектический материализм? Уж этот-то тебе должен был бы понравиться!
— А диалектический материализм — это то, чего я не хотел бы найти, — ответил Сократ.
— То-то же! — победоносно заявил Межеумович, но тут же и спохватился. — Сократ! Да ты… Да тебя…
Что тут началось! На Сократе только что гиматий не разорвали. И разорвали бы, да император Флавий Веспасиан вовремя сказал:
— А теперь всем копать выгребные ямы!
Но, видать, не философское это было занятие, сооружать сортиры. Научная рать бросилась к дверям, на выход.
— А постановление симпозиума?! — крикнул Межеумович.
— Постановление следующее, — сказал славный Агатий. — Одержана очередная победа материализма над идеализмом!
— И принято единогласно, — подхватил Межеумович.
— А как же, — согласился проснувшийся Марк Аврелий. — Только так!
— По бабам, что ли, пойдем? — проснулся и сенатор Гай Юлий Кесарь.
— Уже и девки расшеперились в томительном ожидании, — объявила Даздраперма.
А я все сидел и не знал, что делать, только головой крутил. Ученые все-таки выдавили друг друга из зала. Гости из президиума тоже удалились. Даже ненавистный мне Аристокл куда-то исчез. Остались лишь мы с Сократом, да славный Агатий с многоумным Межеумовичем.
Но вот и хронофил засобирался, не приглашая, между прочим, диалектика с собой.
— А я? — нервно спросил материалист.
— А ты продолжай дружбу с Сократом. Что тебе еще остается?
— Я же ведь стараюсь!
— Ну, постарайся еще немножечко. А к ночи, глядишь, и я к Сократу в гости загляну.
Обобщающая троица образовалась, правда, как всегда без денег.
— Пошли к тебе, Сократ, — сказал я. — Ведь и Протагор в гости обещал зайти.
— Как не пойти, — согласился Сократ.
Мы вышли на улицу, но ничего интересного на ней уже не было, киоски и урны догорали последним пламенем, ученая рать разбегалась по борделям и блудилищам.
Глава тридцать первая
Но улица, оказывается, не совсем вымерла. Из подворотни Дома Ученых вылезли рыжий Симмий и черноволосый Кебет. Они выглядели несколько оглушенными и растерянными, но все же с вощеными табличками и стилосами в руках смотрелись вполне прилично, разве что чуть-чуть не дотягивая до звания младшего научного работника.
— Все записали, — сообщил Симмий.
— Что поняли, — уточнил Кебет.
— Ну, Сократ, ты своих тайных агентов пихаешь, куда только можно! — возмутился Межеумович. — А из-за этого научный симпозиум чуть не сорвался!
— Да какие они агенты, — спокойно возразил Сократ. — Ну, послушали, записали… Учатся…
— Чему это на нашем симпозиуме они могут научиться?! — не унимался диалектик.
— А вот это загадка, — ответил Сократ. — Тайна.
— То-то же, — несколько поостыл материалист. — А то — научились они чему-то! Суеверие это!
Тут все заметили прогуливающегося невдалеке Протагора. Межеумович же, как увидел, что возле софиста нет ни одного ученика, так сразу весь изошел радостью. Видать, материализм побеждал полностью и навсегда, а заодно уж и — окончательно и бесповоротно!
— Что-то, Протагор, я тебя среди участников научного симпозиума и не приметил, — важничая,
