— Что же делать?
— Ничего.
Она нагнулась и поцеловала меня в губы. И я тотчас же стал богом, но только на миг, потому что Каллипига поднялась и скрылась в дверях Сократовского дома, самого благополучного дома в Сибирских Афинах.
Мне-то идти было некуда.
Я огляделся. Оголенными ребрами торчала крыша Критонова дома, разобранная Сократовскими сыновьями. Но сам дом из кирпича еще стоял крепко. Где-то нехотя залаяла собака, но быстро угомонилась. Звезды бесстрастно поблескивали в вышине. Тишина и покой. Все было до того хорошо, что мне захотелось повеситься.
И я пошел к сараям, у которых не было задних и боковых стен, но вовсе не за веревкой, а так, проветриться.
Что-то не то происходило со мной. Я так и не узнал, что такое Пространство и Время. Дельфин Бим утверждал, что я еще не родился, а значит, и не знаю, что такое Жизнь. Но я еще и не умер, следовательно, и Смерть мною пока не понята. Что уж говорить о боге? Ничего я не узнал, ничего не достиг. И Каллипига, даже находясь рядом со мной, словно бы отдалялась на бесконечное расстояние.
Зачем тогда я существую хоть и каким-то странным и непонятным для меня образом? Для чего я? Какой смысл во всем, что со мной, да и со всеми другими, происходит? И о чем это говорил Сократ со славным Агатием?
Вопросы теснились в моей голове, так что ответам там уже и места не оставалось.
Передо мной расстилалось болото, а где-то там, впереди, светилось окошко Храма, где жил Дионис со своею несравненною Ариадной.
Зайти, что ли, к нему, подумал я, и пошел. Я шлепал по воде босыми ногами, спотыкался о кочки, но ни разу не упал. Дверь Храма на Болотах никогда не запиралась, и я вошел без стука.
Трудно было сказать, когда мы в последний раз виделись: несколько дней или тысячелетий назад. Но Дионис с тех пор несомненно изменился, обрюзг лицом, слегка располнел. И только иссиня-черные волосы вились все так же густо и беспорядочно. Он сидел в кресле, вокруг резвились его дети, а Ариадна накладывала ему на лоб мокрую тряпку. Сама она почти не изменилась, была все так же молода и стройна, несмотря на многочисленные роды.
— Радуйтесь! — приветствовал я всех.
— И ты радуйся, глобальный человек, — совсем не радостным голосом ответил Дионис.
— Чему радоваться-то? — сказала Ариадна. — Совсем запился мой мужик. И где только ее, проклятую, берет?
— Да тут на каждом углу самогонная точка, — не стал делать секрета Дионис.
— Пил-то он всегда, — пояснила Ариадна. — Но раньше это было хоть весело. С друзьями, с подругами, с песнями и плясками. Под открытым небом, на лоне природы. А теперь запрется в сортире и глушит ее, проклятую. А веселья никакого. Притом, теперь и виноградного вина в Сибирской Элладе днем с огнем не сыщешь! Да и здоровье у него уже не то. Печень побаливает.
— Перестань, Ариадна, — попросил Дионис. — Я же никому не мешаю, окон не бью, тебя ни разу пальцем не тронул.
— А дети? Какой пример ты им подаешь?!
— Что дети? — переспросил Дионис. — Лишь бы к наркотикам не пристрастились, а пить все равно научатся. У тебя ничего с собой нету, глобальный человек?
— Нету, — чистосердечно признался я. — Сильно хочешь?
— Так хочу, что сил трезветь нету.
— Давай, схожу…
— А деньги есть?
— Нет. А у тебя, Дионис?
— Какие могут быть у меня деньги? Я — Бог!
— Тогда не достать, — сказал я. — Разве что у Сократа занять…
— Откуда у Сократа деньги? — возразил Дионис. — В этом смысле он тоже — Бог.
— Не кощунствуй, — попросила Ариадна.
— Да я не в этом смысле, — начал оправдываться Дионис, — а в том, что денег-то у него отродясь не бывало. Что же делать? Может, к философу Критону сходить? У него всегда есть запас. А может, и гонит сам.
— Глобальному человеку может и не дать, — предположила Ариадна.
— Точно, — согласился Дионис. — Глобальному человеку он ни за что не даст. А мне отольет.
— Куда это ты засобирался? А я с детьми одна на Болотах останусь?
— Глобальный человек присмотрит за детьми, — предположил Дионис.
— Нет. Я тоже страсть как хочу выпить, — сказал я.
— Может, Каллипигу тебе прислать? — спросил Дионис у жены.
— Каллипигу можно, — легко согласилась Ариадна.
