теперь она умирает.
Элфи помогла Артемису подняться на ноги.
— Артемис, ты стал совсем другим человеком, и ты любишь свою мать.
— Конечно люблю. — Артемис смутился.
— Значит, ты хороший сын. И твоя мать увидит это, как только я ее вылечу.
Элфи резко мотнула головой, и магические искры закружились обратным конусом вокруг ее кончиков пальцев.
— Нет, — выпалил Артемис. — Может, сначала проверить симптомы?
Элфи сжала кулак, погасив искры, и подозрительно сощурилась.
Она сняла шлем, подошла к Артемису, близко, гораздо ближе, чем ей нравилось подходить к людям, и посмотрела ему прямо в глаза. Каждый имел собственный цвет. Странно ощущать на себе взгляд своего собственного глаза.
— Артемис, ты пытался что-нибудь сделать? Он не отвел взгляда, в котором, как могло показаться, не было ничего, кроме грусти.
— Нет. Просто с мамой я стараюсь обращаться бережнее, чем с собственной персоной, вот и все.
Настороженность эльфийки объяснялась многолетним опытом общения с Артемисом. Почему Фаул- младший остановил ее? Он не разрешил ей применить магию, хотя раньше это никогда его не беспокоило. Может, сам уже пытался? Возможно, поток времени не лишил его украденной магии, хотя мальчишка уверял всех в обратном.
Она сжала ладонями виски Артемиса и прижалась лбом к его лбу.
— Элфи, перестань! У нас на это нет времени.
Эльфийка ничего не ответила и лишь, закрыв глаза, сосредоточилась. Фаул-младший почувствовал, как по телу, начиная с головы, растекается тепло, ощутил знакомые покалывания магии. Элфи проверяла его. Через секунду все закончилось.
— Ничего. — Она разжала руки. — Отзвуки магии. Но силы в них нет.
Артемис, покачнувшись, отступил на шаг.
— Твоя настороженность вполне понятна. Я неоднократно заслужил ее своими поступками. Но прошу тебя, осмотри маму.
Элфи наконец призналась себе, почему до сих пор медлила с попытками что-либо предпринять. Она бросила мимолетный взгляд на Ангелину Фаул. Вся ситуация вызывала слишком мучительные воспоминания.
— Конечно, Артемис. Извини, что пришлось проверить тебя. Я должна была убедиться, что тебе можно верить на слово.
— Мои чувства в данный момент не имеют значения. — Артемис подтолкнул Элфи за локоть. — А теперь — мама. Пожалуйста.
Элфи заставила себя наивнимательнейшим образом осмотреть больную, и, как только она это проделала, дрожь давно укоренившегося ужаса пробежала по всему ее телу.
— Я знаю, что это, — прошептала она. — Знаю.
— Тебе знакомы симптомы? — Артемис напряженно сглотнул.
Лицо и руки Ангелины покрывала прозрачная слизь. Она сочилась из пор кожи, непрерывно испаряясь. Глаза женщины оставались широко раскрытыми, но закатились так, что виднелись только белки. Пальцы ее сжимали простыню, словно Ангелина Фаул цеплялась за жизнь в прямом смысле.
Элфи сняла с пояса аптечку, положила ее на прикроватный столик и ватным тампоном взяла пробу слизи.
— Эта слизь… Этот запах… Не может быть. Просто не может быть.
— Чего не может быть? — Артемис стиснул ее предплечье.
Элфи, оставив его без ответа, надела шлем и открыла канал связи с Полис-Плаза.
— Жеребкинс? Слышишь меня?
Кентавр ответил после второго вызова.
— Слышу тебя, Элфи. Прикован к столу. Командующий Келп прислал пару писем — спрашивает, где ты. Я скормил ему историю о Ритуале. Думаю, у тебя есть около…
Элфи прервала его болтовню.
— Жеребкинс, послушай меня. Мать Артемиса. Думаю, мы столкнулись кое с чем… очень плохим.
Настроение кентавра мгновенно изменилось. Элфи подозревала, что он трепался только для того, чтобы скрыть беспокойство. В конце концов, сообщение Артемиса и так выглядело достаточно мрачным.
— Ладно, я подключаюсь к системам особняка. Попроси Фаула назвать пароль.
Элфи подняла щиток и взглянула Артемису прямо в глаза.
— Жеребкинс просит сообщить ему пароль системы безопасности.
— Конечно-конечно. — Артемис с трудом сосредоточился, вспоминая придуманное им самим секретное слово. — КЕНТАВР. Прописными буквами.
Отделенный от него многими километрами земной коры, Жеребкинс сохранил комплимент в специальном уголке мозга, предназначенном для особенно приятных воспоминаний. Он собирался извлечь его позже и насладиться драгоценностью за бокалом псевдовина.
— Кентавр. Понял. Вхожу.
Огромный плазменный монитор, вмонтированный в стену, мигнув, ожил. На экране возникло лицо Жеребкинса, сначала размытое, потом идеально четкое. Веб-камера в руке Артемиса зажужжала: кентавр начал дистанционную фокусировку.
— Чем больше точек зрения, тем лучше, верно? — раздался голос Жеребкинса из динамиков системы объемного звучания.
Артемис поднес камеру к лицу матери, стараясь держать ее неподвижно.
— Судя по реакции Элфи, такое состояние тебе знакомо?
Эльфийка указала на кожу Ангелины.
— Обрати внимание, из пор выделяется обильная слизь. Кстати, очень сильно пахнет лилиями, нет никаких сомнений.
— Невероятно, — пробормотал кентавр. — Мы уничтожили ее много лет назад.
— Что невероятно? Что уничтожили? — Фаул-младший уже терял самообладание.
— Понимаешь, Артемис, пока еще рано ставить точный диагноз. Любые выводы преждевременны. Элфи, я должен произвести сканирование.
Капитан Малой поднесла ладонь ко лбу Ангелины Фаул, и универсальный датчик в ее перчатке окутал больную сетью лазерных лучей.
Палец Жеребкинса раскачивался как метроном, пока информация загружалась в его компьютер. Сие неосознанное движение могло показаться слишком легкомысленным в сложившейся ситуации.
— О’кей, — произнес он через полминуты. — Я получил все, что нужно.
Элфи сжала датчик в кулаке, подошла к Артемису и взяла его за руку, ожидая результатов анализа. На это не потребовалось много времени, поскольку Жеребкинс имел исходное представление о параметрах поиска.
Лицо его, когда он сообщал выводы, сделалось по-настоящему мрачным.
— Компьютер произвел анализ слизи. Боюсь, мы имеем дело с чаротропией.
Артемис почувствовал, как Элфи еще крепче сжала его ладонь. Очевидно, эта чаротропия — скверная штука.
Высвободив руку, он с решительным видом шагнул к монитору.
— Жеребкинс, мне нужны объяснения. Пожалуйста.
Кентавр с тяжелым вздохом кивнул.
— Хорошо. Чаротропия была сущим проклятием для волшебного народца. Исход неминуемо был летальным, с момента заражения до последней стадии проходило три месяца. После этого жить пациенту оставалось не больше недели. В этой болезни слилось буквально все: нейротоксины, распад клеток, сопротивляемость всем обычным методам лечения, невероятная агрессивность. Честно говоря, это поражает воображение.
