задеть за ветку, вплетенную в общий орнамент.
Окутанная солнечным светом кровать стояла у дальней стены. Слабый ветерок, залетавший в открытое окно, теребил шелковый полог, натягивая его, словно парус пиратского судна.
Материнская рука свесилась вниз. Бледная и тонкая.
Артемиса пронзил ужас. Еще вчера мама чувствовала себя вполне сносно. Слегка хлюпала носом, но в остальном вела себя как обычно. Всегда ласковая и веселая.
— Мама! — выпалил он, увидев ее лицо. Крик вырвался сам собой, будто от удара под дых.
Невероятно: всего за сутки Ангелина Фаул стала похожа на скелет. Скулы заострились, глаза глубоко запали в темные глазницы.
«Спокойно, — приказал себе Артемис. — Несколько коротких мгновений, и она поправится. Что с ней произошло, я потом разберусь».
Прекрасные вьющиеся волосы Ангелины Фаул теперь напоминали паутину. Хрупкими, ломкими прядями они разметались по подушке. От кожи исходил странный запах.
«Лилии. Приторно-сладкий душок с примесью запаха болезни».
Глаза мамы вдруг распахнулись, круглые от ужаса. Выгнувшись дугой, она пыталась втянуть воздух сквозь отекшую гортань. Скрюченные пальцы бессмысленно цеплялись за пустоту. Затем Ангелина так же резко обмякла, и Артемису на миг показалось, будто она умерла.
Наконец ее веки затрепетали, и она протянула руку к сыну.
— Арти, — прошептала мама еле слышно. — Мне снится очень странный сон.
Даже столь короткая фраза далась ей с невыносимым трудом — перед каждым словом больная судорожно втягивала в себя воздух.
Артемис бережно сомкнул пальцы вокруг материнской кисти. Рука ее оказалась необычайно тонкой. Лишь кожа и кости.
— Или, может быть, я бодрствую и сном была моя другая жизнь…
Слова Ангелины отдались в сердце Фаула-младшего едва ли не физической болью, напомнив ему о тех страданиях, которые матери пришлось перенести.
— Ты не спишь, и я рядом с тобой. У тебя просто легкий жар и небольшое обезвоживание. Ничего страшного.
— Как я могу не спать, Арти, — глаза Ангелины, обведенные черными кругами, смотрели на удивление спокойно, — если чувствую, что умираю. Разве можно бодрствовать, когда умираешь?
Напускная невозмутимость Артемиса испарилась окончательно.
— Это просто… температура, — пробормотал он. — Все кажется немного странным. Ты скоро поправишься. Я обещаю.
Мама закрыла глаза.
— Мой сын всегда выполняет обещания, я знаю. Арти, где ты был все эти годы? Мы так волновались. Почему тебе не семнадцать лет?
Охваченная лихорадкой, Ангелина Фаул разглядела правду сквозь пелену магии. Она снова помнила об исчезновении Артемиса на три года и о возвращении его не повзрослевшим и на день.
— Мне — четырнадцать, мама, уже почти пятнадцать, и я останусь таким на некоторое время. А теперь закрой глаза, а когда ты их откроешь, все будет хорошо.
— Что ты сделал с моими мыслями? Где ты этому научился?
Фаул-младший взмок. Жаркий воздух, пропитанный запахом болезни, усиливал его тревогу.
«Она знает. Мама знает. А вдруг после исцеления она вспомнит вообще все?»
Неважно. С этим можно будет разобраться по ходу дела. Сейчас Артемиса волновало только ее здоровье.
Он мягко сжал хрупкую руку Ангелины, ощутив ладонью, как трутся друг о друга ее высохшие кости. Второй раз в жизни Фаул-младший собирался подвергнуть мать воздействию магии.
Волшебство не входило в число врожденных способностей Артемиса, и каждый раз, прибегая к нему, он страдал от кинжальных приступов головной боли. Фаул-младший по-прежнему оставался человеком, однако теперь на него распространялись определенные правила, касающиеся обладателей магии. Например, прежде чем войти в жилище без приглашения, он всегда принимал таблетки от морской болезни. В полнолуние Артемис нередко запирался в библиотеке и включал музыку на полную громкость, дабы заглушить голоса, переполнявшие изнутри черепную коробку. Вместе с магией ему досталась родовая память бесчисленных поколений волшебного народца, чье присутствие выражалось наплывами беспорядочных эмоций, оканчивавшимися непременной мигренью.
Порой Артемиса терзали сомнения, не совершил ли он роковую ошибку, похитив магию, однако в последнее время симптомы исчезли. Мигрени и тошнота прекратились. Возможно, его мозг приспособился к перегрузкам, вызванным превращением в волшебное существо.
Итак, он мягко сжал хрупкую руку Ангелины, закрыл глаза и избавился от лишних мыслей.
«Магия, только магия».
Магия — дикая сила, плохо поддающаяся обузданию. Позволь себе Артемис перескакивать с одной мысли на другую, магия последовала бы его примеру. В таком случае, открыв глаза, он имел все шансы обнаружить маму по-прежнему одержимой болезнью, но, скажем, с волосами другого цвета.
«Исцеляй, — приказал себе Артемис. — Выздоравливай, мама».
Магия отозвалась на его призыв. Она с гудением устремилась по руке, вызвав легкое покалывание во всем теле. Вокруг запястья возникло кольцо из синих искр, юрких, будто стайки крошечных рыбешек. Они казались живыми.
Артемис сосредоточился на воспоминаниях. Раньше мама была другой. Кожа ее излучала здоровье, глаза сияли от счастья. Он слышал мамин смех, ощущал прикосновение ее рук. Вспоминал силу любви Ангелины Фаул к семье.
«Я хочу, чтобы было так».
Наконец искры уловили желание целителя. Они потекли к больной, проникая сквозь кожу ладони и запястья, опутывая исхудалые руки. Артемис увеличил энергию, и стайки синих огоньков потоком хлынули из его пальцев в тело матери.
«Исцеляй, — думал он. — Выгоняй болезнь».
Артемису уже доводилось применять магию, но на этот раз все обстояло иначе. Он чувствовал сопротивление, словно организм Ангелины не желал исцеляться, отвергая все усилия Фаула-младшего. Искры, пробегая по высохшей коже, мигали и с шипением гасли.
«Еще! — потребовал он. — Больше!»
Артемис напряг все силы. В глазах почернело от головной боли, а горло распирало от подступавшей тошноты. Не обращать внимания!
«Выздоравливай, мама».
Магическая паутина опутала Ангелину, как египетскую мумию, проникла под ее тело, вознесла над постелью на несколько ладоней. Мать дрожала и стонала, пар валил из пор ее кожи в тех местах, где по ней пробегали синие искры.
«Ей больно. — Артемис чуть приоткрыл один глаз. — Она ужасно мучается, но я уже не могу остановиться».
Из самых глубин своего естества он извлекал последние капли волшебной силы.
«Все. Отдай ей все до последней искры».
Магия не принадлежала ему по праву рождения. Он украл ее, а теперь избавлялся от украденного сокровища, отдавая всё без остатка ради исцеления родного человека. Тем не менее все его старания оказались тщетны. Более того, болезнь усиливалась. Она не подпускала синие волны, лишала искры живого цвета и отбрасывала к потолку.
«Что-то не так. — Во рту появился явственный привкус желчи. Страшная боль пронзила лоб над левым глазом. — Так не должно быть».
Последняя капля магии покинула его. Артемиса отшвырнуло назад. Он кубарем прокатился по полу и ткнулся в кушетку. Ангелину Фаул сотряс последний спазм, затем тело больной, окутанное странной густой слизью, рухнуло на постель. Синие искры, мигнув последний раз, гасли в толстом, но прозрачном слое этой слизи, испарявшейся так же быстро, как и возникла.
