– Человеком был, и человеком и остался. Просто я сильный человек. И не хочу быть слабым. А то, что меня в бандитские дебри занесло, так это, видно, судьба… Мог бы ментом стать. Таким, как ты. Но не стал. И уже не стану. Потому что я не шлюха какая-то, метаться из стороны в сторону. Ну, а если не соскользну с горки, если останусь при делах, то беспредела не будет. Я не Кирзач, у меня понятия есть. О жизни понятия, и вообще… Но козлить я не стану. Вызывай, конвой, капитан. Не о чем нам с тобой больше говорить…
Вайс и сам понимал, что во многом не прав. Но не мог он уже свернуть с избранного пути. Он сильный, и он не может жить, не уважая себя…
Громила Бугай держал Джека за горло, а плюгавый Тетеря хищно скалился, дышал на него злобой и вонью от гнилых зубов.
– Лавье где?
– Будет… Завтра будет, – прохрипел Джек.
Ни слуху от братвы, ни духу. И денег нет. Похоже, Шрам кинул его на бабки, как последнего лоха. Если так, то вся система, которую Джек так долго и тщательно создавал, оказалась карточным дворцом, который рухнул при первом же порыве по-настоящему сильного ветра.
– Ты это еще вчера говорил, – напомнил Тетеря.
– Завтра… Точно завтра будут…
– Завтра ты уже девочкой Женей станешь. Сегодня мы тебе пол сменим, а завтра все уже знать об этом будут. За деньги тебя мочалить будут, пока долг не отработаешь. А ты его никогда не отработаешь…
– Может, прямо счас начнем? – спросил второй «бык» из свиты Тетери.
– Нет, еще не вечер. Сейчас его до кондиции нужно довести…
Бугай отпустил Джека и тут же ударил его кулаком в живот. По спине пришелся второй удар. И третий не заставил себя долго ждать…
Джек уже терял сознание, когда открылась дверь, и надзиратель объявил ему на выход.
И коридорный, и корпусной видели, что у него разбиты губа и подсвечен глаз, но выяснять никто ничего не стал, как будто так и надо. Похоже, блатные получили карт-бланш на истязания неугодного арестанта. Не зря Джека одолевало дурное предчувствие. Своя братва предала его, а чужая наступала по всем фронтам. И конец, похоже, уже близок.
Следователь с интересом смотрел на него.
– Что, нездоровится? – с язвительной насмешкой спросил он.
– Да что-то вроде того, – уронив голову на грудь, буркнул Джек.
– Признаваться будем?
Джек тяжко вздохнул. Он уже отказался от чистосердечного признания, но, похоже, это была не самая правильная тактика.
– А что мне за это полагается?
– А чего ты хочешь?
– Отдельную камеру.
– Будет тебе отдельная камера.
– Тогда записывайте…
Сейчас он готов был на все, чтобы избежать встречи с блатными. А если вдруг ситуация изменится, он заберет свое признание обратно. Но, похоже, ничего хорошего впереди его не ждет. И, возможно, одиночная камера его не спасет. Если так, то жизнь, считай, закончилась.
Не зря говорят, что человек может привыкнуть даже к аду. Если очень этого захочет. К тюрьме Вайс привыкать не хотел, но все-таки уже обжился здесь. И с братвой в камере у него все неплохо, и по ночам он спит спокойно. Крепко спит. А его вдруг взяли да разбудили. Надзиратель перед ним.
– Давай, вставай! – Голос у него тихий, тон заговорщицкий.
Что-то здесь не так.
– Никуда я не пойду.
– Каштан тебя зовет.
И сразу все стало на свои места. Каштан смотрел за тюрьмой. Вор он, хоть и не в законе, но власть у него большая, если даже надзиратели работают на него.
Вайс неторопливо поднялся, подошел к раковине, включил воду, промыл глаза, смочил волосы.
– Давай быстрей! – поторопил его надзиратель.
Но Вайс даже ухом не повел.
Камера смотрящего находилась в другом крыле тюремного здания, и нужно было преодолеть целую систему решетчатых шлюзов, чтобы добраться до него. Ничего, прошли, и никто не попытался остановить Вайса и его конвоира.
Каштан сидел за столом с таким видом, как будто и спать не ложился. И выглядел он совсем не угрожающе, а как-то по-домашнему. На глазах очки с диоптриями, в руках газета, кофта на нем с высоким воротником. Бессонница мужика мучает, газету взял, чтобы дрему нагнать. Так можно было подумать, глядя на него. Но вряд ли Каштан прочел хоть строчку.
– Ты, что ли, Вайсом зовешься? – вроде бы миролюбиво, но со стальными нотками в голосе спросил вор. Он отложил газету, снял очки. Взгляд у него въедливый, пытливый.
– Я Вайс.
– Я так понимаю, ты сейчас за Шварца.
– Я сейчас сам за себя. За Шварца буду, когда на волю выйду, – отчеканил Вайс. И, не дождавшись приглашения, сел на скамью по другую сторону стола.
– А сможешь сам за себя постоять? – пристально посмотрел на него Каштан.
– Пока получается. А там видно будет.
– Джек тоже так думал. Сейчас он в отдельной камере. Думал, что я его там не достану, а я достал. Очень сильно обидели пацана.
– Это что, намек? – сурово нахмурил брови Вайс.
– Джек меня кинул. Обещал на общак отстегивать, а слово не сдержал. А у нас здесь за слова жестоко спрашивают.
– За слова спрашивают везде… Ты что, предлагаешь мне на общак отстегивать?
– Нет. Ты сам должен мне это предложить.
– Хорошо, я тебе предлагаю. Десять процентов от наших наваров.
– Двадцать, – покачал головой Каштан.
Но Вайс выдержал его гнетущий взгляд.
– Десять. И это железно. Без всяких кидков. А двадцать – это много. Братва на такое не подпишется, проблемы могут начаться. И у тебя, и у меня. А десять процентов – это стопудово. Можно даже насчет человека договориться, который за нашей бухгалтерий смотреть будет – ну, чтобы без обмана…
– Мне нравится такой подход, – без удовольствия, но хоть с каким-то одобрением сказал Каштан.
– Тогда договоримся.
– Уже договорились.
– Не совсем. Мне с братвой перетереть надо. Сам я такие вопросы не решаю. Как братва скажет, так и будет. Но десять процентов – это реально, так что проблем, думаю, не будет…
– Братва твоя на воле.
– Так и я там скоро буду. Не сегодня, так завтра. Сдаются менты, братва их дожимает…
– Ну, до завтра еще дожить надо.
– Не надо меня пугать! – звонко и хлестко отрезал Вайс. – Пуганый!..
Каштан понимал, что это не просто слова. Он знал, как Вайс разобрался с лохмачами из пресс-хаты. И с его «торпедами» он как-нибудь справится.
– Сход будет, решим вопрос. Десять процентов обещаю. И прогон сразу сделаем. И еще прогон за Джека…
– Сколько?
– Пятьдесят штук.
– Двести!
