коридору. Она не хочет возвращаться обратно. Но ее никто не спрашивает. Жизненная сила втягивает ее в собственное тело. Вспышка света, вспышка боли и темнота, в которой пропадает сознание...
3
Таня крепко держала его за шею. Голова откинута назад, глаза закрыты, из раскрытых губ вырываются тихие сдавленные стоны. Сейчас Кирилл самый счастливый на свете человек. Он всем своим телом ощущает нежность ее бархатистой кожи, упругость ее грудей. Душа поет и радуется. Все чувства звенят от страстного восторга. Он мягко вторгается в жаркую тесноту ее плоти. Силы небесные – как хорошо!..
Но скоро все это кончится. Таня уйдет, а его уведут обратно в камеру. Он снова полетит вниз... Но пока он наверху. И поднимается все выше, выше...
– Кирилл, как хорошо, – прошептала Таня.
Она прижалась к нему всем телом. Как будто хочет раствориться в нем... Это было бы, конечно, здорово. Но так не бывает. И притом они разделены тюрьмой. Это первая их встреча. И будет ли следующая?
– Кирилл, я не хочу уходить, – тихо сказала она.
– Не уходи...
Пустой разговор. Через пять минут они должны расстаться. Через пять минут в дверь забарабанит конвоир. И если они замешкаются, в следующий раз – если до этого дойдет – у них могут возникнуть проблемы. Им просто-напросто не разрешат эти незаконные свидания. А встречи через плексигласовую перегородку их не устраивают...
– Кирилл, надо собираться...
Таня с неохотой отстранилась от него, потянулась за одеждой.
Кирилл не должен был смотреть на нее. Но он не мог ничего с собой поделать – просто невозможно было отвести от нее взгляд. Получалось, он подсматривал за ней. Но как быть, если он дорожит каждой секундой, проведенной вместе с ней...
Таня красивая. Она самая красивая... Она идеально сложена, у нее нежнейшая кожа, тело без единого изъяна. Но сейчас эти достоинства могли восприниматься как технические характеристики девушки-модели. А для Кирилла Таня не модель. Для него она – любимая женщина. Любимое лицо, любимые глаза, любимые волосы...
Свидание в комнате для допросов устроил капитан Лаврук, а Таню сюда провел Дима Якушев. Кирилл же показал себя полным эгоистом. Как только они оказались вместе, сразу же усадил ее на стол и... А надо было спросить, как у нее дела, не нуждается ли она в чем...
– Кирилл, ты за меня не волнуйся, у меня все хорошо, – одеваясь, сказала она. – Живу в твоей квартире. Пока не выгоняют...
– Не выгонят, – покачал головой Кирилл. – Дима об этом позаботится...
– И с работой у меня все нормально. Вернулась в «Юпитер»... Дима говорит, что Лию бояться нечего. Вот я и не боюсь... Кирилл, я хочу, чтобы все было хорошо. Я хочу, чтобы ты побыстрей вернулся...
Она оделась, быстро привела себя в порядок. Повернулась к нему. Обвила руками его шею, щекой прижалась к его щеке.
– Мне плохо без тебя... Ты... Ты самый лучший...
В дверь постучали. Ну вот и все, пришла пора расставаться. Теплый, уютный мирок рухнул. И снова впереди замаячил мрачный и сырой мир неволи. Как не хотелось в него возвращаться...
Таня поцеловала его в губы и ушла.
Смотрящий Кузя вовсе не был таким хорошим, каким хотел казаться. У него была одна слабость, которую он пытался выдать за силу. От скуки он частенько занимался рукоприкладством. Но бил только тех, кто не мог дать сдачи.
Кирилла он не трогал. Для него он был крепким орешком. Но и оставить его в покое тоже не мог. Кузя воспринимал его как своего конкурента. И то, что Кирилл вовсе не хотел быть смотрящим, ничего не значило...
Кроме Кирилла, в камере хватало мужиков, которые в случае чего могли дать Кузе отпор. Среди них был один парень, которого в один прекрасный момент Кузя довел до белого каления. Он не ударил смотрящего, но сказал ему пару ласковых слов. Кузя затаил на него обиду. И началась самая настоящая травля.
Парня звали Вадим. Однажды он отправился на встречу со своим адвокатом. Кузя передал ему несколько писем от сокамерников, чтобы защитник передал их на волю. Письма к адресатам не дошли. И Кузя обвинил Вадима в тяжком грехе – мол, письма эти ушли в оперчасть. Получалось, Вадим – стукач.
Кирилл понял, что это была чистейшей воды подстава. Сто пудов, письма были «на деревню дедушке», поэтому до адресата дойти просто не могли. Но отправители этих писем усердно плясали под дудку смотрящего и требовали серьезного разбора. А Кузя того от них и добивался.
Он собрал сходняк и целый час вместе со своими «шестерками» обливал Вадима помоями. Его поносили все, только Кирилл и Паша Спецназ вступились за парня. Но их голоса не перевесили чашу голосования.
Кузя вынес приговор, по которому Вадима «опустили». Нет, до петушения дело не дошло. Все-таки это была ментовская хата, а не какая-нибудь беспредельно-уголовная. Но здесь хватало своих мерзостей.
Вадима объявили сукой, на веки веков посадили на тряпку и переселили на «вокзал». Он стал бессрочным шнырем, бессменным уборщиком. С тех пор жизнь Вадима покатилась по наклонной плоскости вниз. Он не смог пересилить себя, сломался под напором обстоятельств. И в самом скором времени мог намертво вписаться в категорию помойных чушков.
А Кузя не унимался. Он явно был не прочь взяться и за Кирилла. Но он кентовался с Пашей Спецназом. А вместе они – сила, с которой Кузя не мог не считаться.
Правда, Паша в камере долго не продержался. Он шел по делу о нанесении тяжких телесных... Одного гражданина при задержании очень сильно помял, а тот, оказывается, был ни в чем не виновен. Со следствием долго не тянули. И суд в течение одного дня вынес приговор. Три года условно. Пашу отправили домой, а Кирилл остался в камере перед лицом зарывающегося Кузи.
На него началась охота. Кузины «шестерки» действовали самым наглым образом. Якобы случайно толкали его возле умывальника. Один раз сбили с него полотенце, затем из-за них же он уронил мыльницу.
Наглецы, конечно, извинялись. И ждали, когда Кирилл поднимет с полу свое добро. Но поднимать с полу что-либо – западло. Хорошо, что в камере не было «петухов», а то бы его попытались офоршмачить через них.
Пару раз Кузины прихлебалы садились возле него и начинали вести меж собой беседу. Им очень было нужно, чтобы Кирилл прислушался к ним. Тогда бы они могли бросить ему предъяву – а-а, слушаешь, интересно, уж не для кума ли стараешься... Но Кирилл делал вид, что чужие разговоры его не касаются.
Он старался вести себя правильно. Ни у кого ничего не просил, с расспросами ни к кому не лез, тщательно следил за своим внешним видом, «дачки» с воли не зажимал.
Но Кузя не отчаивался. И выбрал новую тактику давления. Стоило только Кириллу пойти за перегородку, как кто-нибудь из Кузиных «шестерок» садился за стол. А по правилам нельзя быть в сортире, когда кто- нибудь ест. Получалось, Кирилл допустил косяк.
Так продолжалось несколько дней. И в конце концов Кузя собрал сход. Его «шестерки» требовали растерзать Кирилла на части.
– Не, мужики, так продолжаться больше не может, – бушевал один. – Я за стол – он в сортир, я за стол – он в сортир. Блин, похавать нормально не могу. Беспредел, честное слово. Издевается он, что ли?
– Издевается он. Не, серьезно, издевается. Житья от Кирилла нет, – подвывал второй. – Спросить с него надо...
– Да сортир – это ладно, – ухмыльнулся Кузя. – Слышал я, наш Кирилл вместо допросов с подругой своей встречается. Не, это, конечно, его личное дело. Но возникает вопрос, за какие такие заслуги ему женщину в кабинет водят. Может, он объяснит?
– Объяснить? Легко. – Кирилл насмешливо посмотрел на него. – Я капитана Лаврука хорошо знаю. Еще с тех времен, как сам погоны носил. А что тут такого?
