– Можно мне на прощанье побыть несколько минут наедине с моими монахами? Нам бы хотелось прочитать молитву, которую наш основатель сотворил перед тем, как смиренно принять смерть от рук светских властей.
– Хорошо, – сказал старший агент.
Люди из БАТО оставили нас одних. Аббат направился в свою спальню.
– Зап, на два слова.
Я вошел следом за ним. Он начал переодеваться в мирскую одежду – брюки цвета хаки и куртку.
– Наверно, вам не хочется отправляться в тюрьму в рясе, – сказал я с грустью на сердце.
Присев на корточки, Аббат открыл шкафчик. Внутри был небольшой сейф. Он покрутил диск, открыл дверцу и достал бумажник, паспорт и пачки сотенных купюр.
– Секрет Аббата. Личный фонд страхования от потерь, – пробормотал он.
– Разве в тюрьме все это понадобится? – спросил я.
– Зап, – сказал он, продолжая запихивать вещи в небольшой брезентовый мешок, – я прошу вас выслушать мою исповедь.
– Но я же не священник, – сказал я. – Я всего лишь монах. Мне нельзя выслушивать исповеди.
– В критической ситуации можно, – сказал он и, поспешно перекрестившись, начал: – Благословите меня, брат, ибо я согрешил и до сих пор продолжаю грешить. Раз это исповедь, вы должны хранить в тайне все, что я вам рассказываю, и потому не обязаны сообщать что-либо властям. Следовательно, вы не соучастник.
– Соучастник чего?
– Я не собираюсь в тюрьму!
– Вот как?
– Да. Я собираюсь позаботиться о том, чтобы в тюрьму сел кое-кто другой. Собираюсь разыскать этого в меру мерзкого монсеньера, где бы он ни был, и прочесть ему молитву о страданиях. – Он застегнул свой вещевой мешок на молнию. – Об этом и обо всех своих грехах я искренне сожалею.
– Однако, святой отец…
– Не пытайтесь отговорить меня, Зап. Просто наложите на меня епитимью. Впрочем, не трудитесь. Я уже исполнил свою епитимью, выпив тот отвратительный бокал канского. – Он состроил гримасу.
Вслед за ним я вышел из спальни в конференц-зал. Он обратился к монахам:
– Братья, я молюсь о том, чтобы вы смогли простить своего настоятеля. Я безнадежно заблудился где- то в «Поле безграничных возможностей». Быть настоятелем Каны – большая честь, и я ее недостоин. Но я обещаю вам приложить все усилия, чтобы искупить свои грехи. А пока оставляю вас в надежных руках брата Запа. Преклоним же головы, и пусть он начнет нашу молитву.
Когда я начал читать наизусть отрывок из «De Doloribus Extremis», Аббат похлопал меня по плечу и, никем больше не замеченный, скрылся, спустившись по лестнице в свой винный погреб.
Я старался читать молитву как можно дольше. В конце концов, когда я оставил без внимания стук агентов БАТО в дверь, она открылась. Вошел специальный агент Майк.
– Хватит, – сказал он. – Я знаю, что это длинная молитва, но не настолько. Я делал по ней либретто.
Он оглядел присутствующих. Не увидев Аббата, он обшарил спальню, ванную и информационно- просмотровую комнату.
– Ну ладно, – сказал он. – Где он?
– Он сказал, что хочет напоследок выпить бокал хорошего вина, – ответил я. – Спустился в погреб.
Специальный агент Майк встал на верхней площадке лестницы и крикнул вниз:
– Святой отец, пора ехать! Вино больше пить нельзя. Святой отец!
Он спустился по лестнице. Через минуту он взбежал наверх, на ходу достав свою рацию.
– Дядя Один! Важная Персона в бегах. Похоже, вышел через черный ход винного погреба. Блокировать район!
Он посмотрел на нас:
– Когда он сбежал? Давно?
– Отца настоятеля нет? – простодушно спросил брат Джером.
Специальный агент Майк уставился на него.
– Вы что, не знали? – Он обвел взглядом лица растерянных монахов. – Хорошо, братья. Допустим, вы ничего не знали. Но больше никто отсюда не выходит. У кого ключ от задней двери погреба?
Я спустился с ним в погреб и отпер дверь. Он ринулся на автостоянку, уже кишевшую агентами БАТО. Они входили в туристские автобусы, полные уезжающих паломников, и искали среди них аббата. Стоя в дверях погреба и наблюдая за этой странной сценой, я вдруг увидел, что у входа в Паломнический центр стоит она.
Сначала я решил, что у меня начались галлюцинации. Все-таки день выдался напряженный, чреватый стрессом. Но тут она увидела меня и замахала рукой. Потом пробралась сквозь толпу, сквозь хаос, царивший на автостоянке, и подошла ко мне.
– Как здесь оказались все эти люди? – спросила она.
– А вы-то как здесь оказались? Я думал, вы на Кубе. Или уже на Кайманах
– Что?
– Вы, монсеньер Миловидный и наши шестнадцать миллионов.
– О чем это вы?
– Вы что, не знали? Он украл все наши деньги.
– Ну и ну! – сказала она. – Неудивительно, что вы вызвали полицию.
– Нет, полиция ищет Аббата.
– Аббата?! – Филомена покачала головой. – Стоит на четыре дня оставить вас, ребята, без присмотра, как монастырь оказывается на осадном положении. – Она рассмеялась. – Может, и вправду надо было соорудить тот крепостной ров.
Я вкратце рассказал ей о событиях минувшей недели.
– Все равно не понимаю, какое отношение я имею к Кубе, – сказала она. – С какой стати вы вдруг решили, что я сбежала со священником?
– А что нам прикажете думать? Он исчез, вы исчезли. Вы оставляете загадочную записку, в которой просите прощения. К тому же, честно говоря, он действительно похож на Ричарда Чемберлена.
– Мне просто необходимо было уехать. Маравилья закрыл Паломнический центр. Мне необходимо было уехать в такое место, где можно спокойно поразмышлять. Желательно не в монастырь, битком набитый пробивными дельцами.
– Понятно, к чему вы клоните. И куда же вы направились?
– Прямо по дороге, куда глаза глядят. Потом уединилась в женском монастыре. – На миг она стыдливо потупила взор. – Там я приняла решение. Я постригаюсь в монахини.
Дар речи вернулся ко мне не сразу. Несколько минут я стоял, как громом пораженный, потом протянул руки и обнял ее.
Мы по-прежнему стояли, крепко обнявшись, когда двое агентов БАТО, проходивших мимо, остановились, чтобы на нас посмотреть.
– Ну и монастырь тут у них! – сказал один другому.
Мы юркнули в винный погреб. На столе стояла открытая бутылка «Фижака» – вероятно, Аббат задержался перед уходом, чтобы напоследок выпить глоточек. Мы наполнили два бокала и выпили за новое призвание Филомены.
Потом мы заговорили о моей последней конфиденциальной информации.
– Я могу понять, почему не надо было следовать совету Дипака, – сказал я. – Чего я не понимаю, так это каким образом могла вкрасться ошибка в наш требник. Там же все довольно ясно сказано о меновщиках и голубях.
Я показал ей это место. Она внимательно его прочла.
– В требнике нет никакой ошибки, – сказала она. – Вы просто неверно истолковали текст. Меновщиков действительно опрокинули, ведь меновщики – это вы, ребята.
– Хорошо, – сказал я, – но как быть с голубями?
