довольстве и недовольстве. Если выбор не вызовет ощущения беспокойства, я сделаю его не задумываясь».
Аббат с серьезным видом закрыл книжку.
– Полезное упражнение, – сказал брат Джин.
– Да, – сказал Аббат, – полезное. Мое сердце довольно выбором, который я намерен сделать.
Он взял обе книжки и с силой швырнул их в камин. Я смотрел, как пламя превращает «Пить и жить в достатке» в «СТА ДИП ОПРА», а потом в золу. Вскоре сгорели дотла и «Семь духовных законов преуспевания».
– Есть в доме требник? – спросил Аббат. – Помните, это такая книжка, где приведены слова Спасителя нашего?
Я протянул ему свой. Он взял его, раскрыл и прочел вслух последнюю информацию Брокера нашего о положении дел на бирже, только на сей раз продолжил дальше, закончив словами Иисуса, сказанными после того, как Он опрокинул столы меновщиков: «не написано ли: дом Мой домом молитвы наречется для всех народов? а вы сделали его вертепом разбойников».
С этими словами он взялся за свой край стола и поднял его так, что с другого края соскользнули все книжки. Один за другим боги самосовершенствования с глухим стуком упали на мраморный пол.
Через несколько часов, проведенных в новых безуспешных попытках выпросить по телефону деньги и вино, я отправился на поиски Аббата. Нашел я его не где-нибудь, а в винодельне, в верхней чановой. Впервые за целую вечность он проявил интерес к вину местного производства. Принимая во внимание последние события, с виду он был на удивление спокоен.
– А знаете, Зап, это было здорово! Я и понятия не имел, что сожжение книг может доставлять такое удовольствие. Теперь я хорошо понимаю Савонаролу[40].
– Вы были в ударе, – сказал я. – А здесь-то что вы делаете?
– Решил посмотреть, сколько у нас осталось этого домашнего пойла. – Он заглянул в чан с канским вином, которое по капле текло в сливоналивное устройство. – М-да, марочное канское. Крепкое, немножко ржавчины, столбнячных бактерий и бурых водорослей. Разве мы не собирались что-то с этим сделать?
– Нас отвлекли.
Аббат посмотрел на индикатор. В чане было чуть меньше семисот галлонов.
– Если перелить все это вниз, в главный чан, – спросил он, – как долго мы сможем поддерживать бесперебойную работу поточной линии?
– Минут сорок пять.
Аббат задумался.
– Возможно, этого времени хватит. А долго им не надоест смотреть, как бутылки сходят с конвейера?
– Будем уповать на то, что БАТО и «Шестьдесят минут» страдают неустойчивостью внимания. И что они не потребуют дегустации.
– Да пусть себе дегустируют! Это решит наши проблемы.
– Каким образом?
– Все отравятся – и дело с концом.
Аббат слез с приставной лестницы. Открыв вентиль, мы перелили вино в нижний чан.
– Все-таки и до этого наконец дошло, – сказал он. – Разливаем по бутылкам собственное вино.
– В суровые времена требуются суровые меры.
– Я все еще пытаюсь вытрясти деньги из этого немецкого скупердяя. Отец Ганс по-прежнему твердит, что они над этим работают. Теперь понятно, почему на канонизацию уходит двести лет. Я сказал им, что приезжает Майк Уоллес, но, похоже, в Ватикане этому не придают особого значения. Наверно, Майк давненько не брал «интервью из засады» у Папы Римского.
– А что, если уговорить наших сицилийских друзей оказать на них давление? – предложил я. – Бьюсь об заклад, про мафию-то Святой Престол слышал.
– А ведь это мысль! – сказал Аббат, вытирая руки. – Позвоню-ка я мистеру Корелли.
Во время обеда в трапезной царила мрачная атмосфера. Даже брат Боб не решался шутить насчет Кисангани. Только Аббат казался веселым – а может, он просто пытался не дать нам упасть духом. Когда опустела последняя тарелка, он встал и подошел к аналою.
– Братья, – сказал он, – я еще не прекратил попыток договориться о завтрашней доставке вина. Однако перспективы у нас, можно сказать, туманные. Кана нуждается в чуде. В подлинном чуде. Подобном тем чудесам, о которых мы читаем в Библии. И на сей раз, братья, мы попробуем сотворить его старомодным способом – будем молиться о том, чтобы оно свершилось.
– Какая муха его укусила? – прошептал брат Боб.
Аббат объявил, что ночью мы отслужим всенощную у подножия горы Кана.
– Всенощную при свечах, – уточнил он, – только пламя будет более ярким и согревающим.
Следуя его указаниям, мы вынесли содержимое нашей библиотеки по самосовершенствованию во внутренний двор, где свалили все в большую кучу. Аббат обрызгал ее из кропила[41] горючей жидкостью для зажигалок. Брат Джером открыл ящик «Фижака» – Маравилья не смог увезти с собой все вино – и налил каждому по бокалу. Потом Аббат зажег спичку и бросил ее на кучу. Когда загудело пламя, он поднял свой бокал.
– Братья, монахи Каны, я предлагаю выпить за наш Костер Нелепостей!
Тост был встречен возгласами одобрения. Все выпили. Брат Джин подошел к Аббату, достал свой экземпляр «Пробуди титана в душе» и бросил его в огонь:
– Это разбудит его – раз и навсегда.
Брат Тео бросил в костер «Семь привычек». Бывшие оппоненты в богословском споре обнялись.
С бокалами в руках мы стояли вокруг согревающего костра и пели нашу вечерню. В воздухе была разлита некая странная умиротворенность. Возможно, мы были преисполнены того душевного покоя, который ощущали древние мученики накануне казни. Но с другой стороны, не исключено, что дело было в «Фижаке».
Гости приехали незадолго до полудня на следующий день, который в Кане уже стали называть «великой черной пятницей». Аббат был просто воплощением радушия:
– «Шестьдесят минут», разрешите мне представить Бюро алкоголя, табака и огнестрельного оружия. БАТО, разрешите мне представить «Шестьдесят минут». А теперь, дамы и господа, прошу за мной.
Когда мы шли в винодельню, Майк Уоллес втянул носом воздух:
– У вас что, был пожар?
Аббат подмигнул ему:
– Нет, всего лишь сожгли заживо пару еретиков. Мы тут весьма старомодны.
«Шестьдесят минут» тотчас включили свою камеру. Аббат тотчас включился в свою обычную телеигру.
– Приятно заниматься богоугодными делами в такой погожий денек, – сказал он, помахав рукой выходящим из автобуса паломникам. – Да благословит вас Бог! Да благословит вас Бог!
Когда мы подошли к подножию горы Кана, он громко приветствовал другую группу – совершавшую восхождение.
– Молодцы! – воскликнул он. – Взбирайтесь на каждую гору!
Он затянул песню из «Звуков музыки». Когда он запел слова о том, что надо идти вслед за каждой радугой, Майк Уоллес не выдержал.
– Насколько мне известно, вам предъявил иск паломник, который был тяжело ранен на вашей горе, – сказал он.
– Никому не известно, сколь неисповедимы пути Господни и безмерна милость Его! – ответил Аббат. – А вот и наш Грот Божьей благодати, где столь многие паломники сбрасывают с себя бремя…
– А где же костыли? – спросил Уоллес.
– В тех случаях, когда паломники считают нужным оставлять здесь такие личные вещи, как костыли, инвалидные коляски, трости, очки, приборы для искусственного дыхания – что мы никоим образом не рекомендуем им делать, Майк, – мы передаем эти предметы в дар благотворительным обществам. Мы не утверждаем, что наше вино излечивает телесные недуги. – Он кивнул в сторону двоих угрюмых
