списке военных преступников? Могли ли любые власти расстрелять эту женщину? Британские военные должны провести расследование по этому вопросу».
Штаб-квартира союзных экспедиционных войск находилась в школьном здании из красного кирпича в Реймсе. Генерал Дуайт Эйзенхауэр сказал своему начальнику штаба генералу Уолтеру Беделлу Смиту:
— Боже, какой позорный финал. Когда люди получают хоть немного власти, они часто теряют человеческий облик.
Почти в четырехстах километрах оттуда в своем штабе во Флоренции человек, оказавшийся косвенной причиной такого конца Муссолини, чувствовал то же самое. Однако, несмотря на шоковое состояние и расстройство, генерал Марк Кларк в конце концов пришел к выводу, что это, может быть, было к лучшему, сказав:
— Ведь даже собственный народ ненавидел его.
Да и большинство участников итальянского движения Сопротивления испытывало такое же чувство. Когда генерал Кадорна услышал о событиях на площади Пьяцца ле Лорето, то произнес:
— Наконец-то поставлена точка в этом отвратительном деле.
Женщины, увидевшие его стоявшим на выезде на автостраду и ожидавшим появления передовых американских частей, заявили ему с определенным оттенком недовольства:
— Вы слишком быстро расправились с ним. Надо было бы провезти его через всю Италию, чтобы люди могли на него плюнуть.
И он тоже стал считать, что это была месть, которую требовал народ.
Лео Валиани торопливо открыл дверь своей квартиры неподалеку от Центрального железнодорожного вокзала, услышав звонок телефона. На другом конце провода был помощник главного редактора газеты «Италиа либера»:
— Мы собираемся сделать специальный выпуск. Муссолини повешен на площади Пьяцца ле Лорето.
Один из четверых судей Муссолини чувствовал эмоциональное волнение: на этот раз казнены были не сопротивленцы, поднявшие восстание четыре дня тому назад, а фашисты, еще несколько недель в прошлом заставлявшие его прислуживать себе.
Вальтер Аудизио не спал. Он лежал в постели в одной из комнат дворца Кузани, с высокой температурой.
Для тех, кто придерживался кредо Муссолини, это был самый черный день в их жизни. Шестидесятилетний Джиованни Руццини принимал участие в марше на Рим, сохранив до этих дней свою черную рубашку на память о тех событиях. Сейчас же он, капитан армии Республики Сало, валялся на койке в больнице Корсо-Порта-Романа с партизанской пулей в ноге, прислушиваясь к гвалту и шуму с площади Пьяцца ле Лорето, находившейся в одном квартале от больницы, которые явственно доносились через раскрытое окно. С глубоким разочарованием он сказал своему соседу по палате:
— Точно я пока не знаю, но мне кажется, что все потеряно. Может, я и был не прав, но я до сих пор верю в него.
Федеральный секретарь Винченцо Коста находился в камере номер 36 тюрьмы Сан-Донино в Комо, где содержались еще двадцать других фашистских деятелей, принимавших участие в подготовке операции «Вал-Теллина». Была ночь. Железный засов отодвинулся, и охранник втолкнул в камеру племянника дуче — Вито. Едва слышно он сообщил им новость. Присутствовавшие издали дикий крик, а Коста, как на вечерней поверке, произнес:
— Бенито Муссолини! Хор голосов ответил:
— Присутствует.
И все запели песню марша на Рим, вспоминая молодые годы.
Рашель Муссолини была в женском крыле этой же тюрьмы.
Партизаны отделили ее от детей, и это беспокоило ее больше всего. В хаосе, царившем в камере, только одна женщина узнала ее, но она попросила ее молчать. Другие рассказывали друг другу истории своего ареста. Во дворе чей-то голос выкрикивал имена, раздавались пулеметные очереди и громыхание грузовиков. Революция кончилась, как и начиналась, — в крови. Женщины кричали и цеплялись за решетки окон, Рашель же оставалась спокойной, ожидая лишь, когда снова будет вместе с Романо и Анной Марией.
Из последних известий, переданных по радио, она знала, что Бенито мертв. Однако она достигла такой черты, что горе ее уже не трогало. Лишь утром она вспомнит свое предсказание Кларетте: «Ты окажешься на площади Пьяцца ле Лорето!»
Одна из женщин, заметив спокойствие Рашель, спросила ее:
— А почему вы не плачете? Разве вы никого не потеряли?
Бок о бок два американских офицера поднимались по длинной лестнице префектуры. Шаги их заглушались ковром в черную и красную полоску. Было 2 часа пополудни. Полковник Чарльз Полетти и майор Макс Корво наносили свой первый после освобождения города визит партизанскому командованию.
Незадолго до этого в кабинетах первого этажа были налицо острые разногласия в оценке действий повстанческого комитета. Либерал Джиустино Арпезани высказывал недовольство, что вплоть до утра этого дня он ничего не знал об аресте Муссолини.
— Мое имя поставлено под воззванием, которого я даже не видел, — жаловался он.
Ачилл Марацца высказывался в том же духе. Сандро Пертини, несмотря на свою роль в восстании, открестился от цинизма на площади Пьяцца ле Лорето. Заикаясь от возмущения, он обратился к Эмилио Серени:
— Вы видели это безобразие? Восстание обесчещено. Серени тщетно пытался сослаться на линию коммунистической партии:
— История избрала этот путь — некоторые люди должны были не только умереть, но умереть с позором.
Представитель партии действия Феруччио Парри тоже не промолчал, высказав опасение:
— Безобразие и негодные методы могут нанести вред партизанскому движению не только сейчас, но и в будущем.
— Что сделано, то сделано, — попытался успокоить их Полетти. — Во время войны эмоции всегда перехлестывают через край. Сейчас же я предлагаю снять тела повешенных и прекратить вздергивание других. Таков мой приказ.
— Хорошо, — согласился с ним Парри, — но куда нам девать Муссолини? Толпа может разорвать его на клочки.
Полетти высказал мнение, что последнее решение в отношении Муссолини будет «являться уже частью истории».
— В Америке имеется нечто, называемое моргом. Есть ли у нас что-либо подобное?
— У нас есть покойницкие для бедняков.
— Ну и отлично, — решил Полетти. — Надо отправить его туда под охраной партизан, чтобы с ним ничего более не произошло, поскольку все окончено. Нельзя вымещать на нем зло, да и вообще следует покончить со счетами.
Приложения
Приложение I
«Такие же фанатики… что и те, кто сжег Жанну Д'Арк»
Несмотря на большое число английских почитателей, Бенито Муссолини провел всего восемь дней в Англии, присутствуя на Лондонской конференции по вопросам репараций в декабре 1922 года.
Для него все английское оставалось мистическим. Он считал, что это была нация, кушающая пять раз в день и специально одевавшаяся для питья чая в пять часов пополудни. Однако трезвая оценка лондонской действительности итальянскими представителями скорректировала его мнение в сторону реальностей, благодаря в первую очередь графу Дино Гранди, послу Италии при дворе святого Джеймса, которому удалось удержать англо-итальянские отношения, как говорят моряки, на ровном киле даже в штормовые годы абиссинской и испанской гражданской войн.
