спасительной дверце, дернула ручку и юркнула на заднее сиденье одиноко стоявшего автомобиля.
Один за другим, тормозя перед требовательным жестом руки офицера СС, остановились еще два грузовика. В них, отсвечивая сталью шлемов, рядами сидели солдаты. Гитлеровец бросил равнодушный взгляд на «оппель-капитан» и, обращаясь к кому-то, сдержанно произнес:
— Штурмбанфюрер Штальберг?
— Как видите. Вы удивлены? — ответил ему женский голос.
— Просто завидую вашей вездесущности…
— Женщина более активна в жизни, Крюгер. И если учесть, что завтра к вечеру покидаю, к сожалению, ставку генерала Веллера — причем мне не забыть милого приема, оказанного вами и Фалькенбергом, — то нетрудно объяснить растущий дефицит времени. Кстати, если говорить начистоту, то понимаю обязанности начальника гестапо более широко, нежели вы, штурмбанфюрер.
— Нокаут! Чистый нокаут, госпожа Штальберг.
Коврова внимательно вслушивалась в диалог.
— Нет! Вы просто отделались легким испугом, Крюгер. Думаю, что наша совместная поездка в танковую дивизию внесла бы существенные коррективы в ваше сегодняшнее оптимистическое настроение, — Штальберг открыла переднюю дверцу «оппель-капитана» и остановилась. — Только непонятно, почему вы скрыли от меня сам факт работы юдинской подпольной организации. И это — в ответственный период подготовки «Метеора» к нанесению удара по обороне русских. Как прикажете понимать вас, штурмбанфюрер?
— Езда в автомобиле без охраны… слишком рискованно, — резюмировал Крюгер. — Сегодня, с наступлением вечерних сумерек, бандитами предпринято нападение на патрульный наряд. Очередью из автомата убиты трое. В том числе, офицер гестапо фон Дриккер.
— Я родилась под счастливой звездой, Крюгер. И закатится она, надеюсь, только на склоне моих лет. Очень сожалею, что у меня нет времени для милой беседы с вами. К тому же она происходит в не совсем нормальной обстановке. Все дело в том, что рано или поздно наш разговор будет продолжен в иных инстанциях. Танковая дивизия в результате налета советской авиации в значительной степени потеряла свою боеспособность. Каким образом могли испариться некоторые документы ее штаба? Не унесли же их с собой на хвосте русские самолеты? За все, что произошло в этой дивизии, и кое-что другое, несет свой тяжкий крест штандартенфюрер Фалькенберг. Но и ваша доля вины в этом немалая.
— По долгу службы, — стоя по правую сторону от Штальберг, Крюгер опустил ладонь на крышу автомобиля, — мне бы хотелось напомнить вам, представителю обергруппенфюрера Кальтенбруннера, о некоторых отрицательных аспектах работы войсковой разведки во главе с оберштурмбанфюрером Вагнером…
— Это уже из другой оперы. Во всяком случае, оберштурмбанфюрер Вагнер выглядит на общем фоне наших неурядиц значительно солиднее… В общем, до встречи, штурмбанфюрер…
— Постойте! Всего несколько слов, — решив, что настало время несколько реабилитировать себя, начальник гестапо доверительно произнес — Сотрудники гестапо, а не контрразведчик, заметьте, напали на след советской разведгруппы, а это значит…
Коврова почувствовала, как по ее телу прошел озноб. Она опустилась с сиденья «оппель-капитана» на пол, сжимая в руке браунинг. Что будет дальше, она не могла предположить. Во всяком случае, думала Коврова, Черемушкин поймет, что я сделала все, что смогла… Жаль только, не узнают наши, какие сведения были у меня…
Коврова все-таки увидела снизу эту женщину в форме штурмбанфюрера, но лицо ее лишь мелькнуло, когда она садилась за руль.
«Оппель-капитан» рванулся с места. Машина, миновав привокзальную улицу, вышла на шоссе. Дорога вела куда-то в совсем темную даль. Коврова осторожно поднялась на сиденье, положила на колени браунинг. «Оппель» шел ровно, не встречая никого на пути. Немка включила свет в кабине и поправила зеркало заднего обзора. Коврова вдруг увидела свое лицо, отраженное в этом овальном кусочке стекла, и удивленную физиономию той, что сидела за рулем.
Пронзительно заскрипев тормозами, машина остановилась. Женщина за рулем резко обернулась и лицом к лицу столкнулась со своим явно беззеркальным отражением. Похоже, она увидела себя просто со стороны. Только лицо ее было с сурово сдвинутыми бровями, резкой складкой в уголках губ. Ковровой же показалось, что она видит себя лет на пять старше, женственнее и холенее.
— Что за фокусы!!! — почти истерично прокричала немка. — К черту эксперименты!
Наведенный на нее пистолет коснулся ее виска, и она услышала сказанное по-немецки:
— Спокойно! Положите руки на руль. Одно лишнее движение — и стреляю…
Штальберг показалось, что она видит ужасный сон. Черный ствол браунинга на мгновение отошел в сторону. Щелкнул замок дверцы, и на переднее сиденье опустилась незнакомка, проворно вынула из ее кобуры пистолет.
Внезапно вырвавшийся свет мотоциклетных фар ударил в лобовое стекло!
— Хальт! Хальт! — раздался совсем рядом голос.
И когда свет ушел чуть в сторону, обе женщины увидели перегородивший дорогу мотоциклетный патруль.
В мотоцикле в форме офицеров С С сидели двое. Один за рулем, другой в коляске, держа руки на прикладе ручного пулемета с двойным коробчатым магазином.
Ситуация требовала молниеносного решения.
Коврова выстрелила в сидевшего в коляске, но пуля не задела эсэсовца. Тот, что был за рулем, рывком перебросил через голову ремень автомата и плашмя бросился в придорожный травной покров. Предупреждая второй, более точный выстрел, он выкрикнул:
— Не стрелять!
Коврова прикидывала, как убрать его, чтобы шансы стали равными.
— Не стрелять! — раздался голос эсэсовца, сидящего в коляске. Демонстрируя силу своего превосходства в оружии, он чуть скосил в сторону и поднял вверх пулеметный ствол. Очередь жестким эхом ворвалась в тишину. Срезанные пулями сосновые ветки посыпались на капот машины. Коврова сжалась, стараясь понять, на что рассчитаны предупредительные очереди немца. Понимая свою обреченность, со всей накопившейся в ней злобой и отчаянием Наташа прокричала:
— Слышите вы, гитлеровские кретины! Вы можете убить меня! Но мою ненависть — никогда!
Слова ее произвели странный эффект. Штальберг отрешенно смотрела на незнакомку, ясно понимала теперь, что находится под дулом пистолета у русской разведчицы. А оба патрульных встали открыто, во весь рост. И тот, что лежал в траве, громко сказал по-русски:
— Не стреляйте! Не стреляйте… Я — Игнат!
Человек, назвавший себя Игнатом, передал свой «шмайссер» напарнику в коляске. И, чуть приподняв руки вверх, направился к Ковровой.
— Игнат?! Это вы! — удивленно воскликнула она, с трудом узнав приблизившегося человека.
Игнат, быстро метнулся к той стороне машины, где, прислонившись к дверце и словно впав в забытье, сидела Штальберг.
— Кажется, вы мило побеседовали со штурмбанфюрером… Штальберг, если не ошибаюсь. Желтухин успел, наверное, кое-что сказать вам о ней. Я имею в виду некоторое внешнее сходство, — сказал он Ковровой и позвал товарища: — Урмас! Подходи! Наша знакомая.
Подошедший в форме оберунтерштурмфюрера СС человек был светловолос, чуть выше среднего роста. В темноте угадывались его крупные с прищуром глаза под дугами темных бровей. Лицо чистое, продолговатое, с выразительным контуром полных губ.
— Урмас Алентус! — представился он. — Говорю с небольшим эстонским акцентом. Я знаю о вас то, что известно и Игнату, не больше… А теперь, насколько я понимаю, времени лишнего у нас с вами нет. Пока не подъехал настоящий патруль, нужно срочно допросить эту эсэсовку. Мы пока вас посторожим.
— Если потребуется помощь, — добавил Игнат, — то знайте, Урмас отлично знает немецкий. — И они встали по обе стороны машины, посматривая на сидящих рядом Коврову и Штальберг.
— Я попрошу вас ответить на некоторые вопросы, штурмбанфюрер.
— Хорошо! Подчиняюсь вашей необузданной наглости. Вы гарантируете мне жизнь? — спросила она
