Кармен жива

ИРИНА. Стой! Не дури!

Эльвира пыхтит, одевается.

ЭЛЬВИРА. Я весь город сотенными для него обклеила! Шузы ему купила! Новые, модные, молодёжные! Почему он с вами, а не со мной?! У вас что у всех, поперёк и бриллиантовая? Вот фирма, так фирма — всем праздник устроила! А ну, посунься! Пусти, марш с моёго места, как с сырого теста! Я буду гримироваться! Кармен жива! Кармен жива! Кармен жива!

Столкнула Ирину со стула, села, смотрит в зеркало, быстро мажется гримом.

Я станцую и скажу ему: «Пошёл вон, нахлебник»! Витторио, Витенька! Станцую! Мне надо точку поставить в наших отношениях и поставить её надо красиво, театрально, посредством искусства, а не пошло, как бабы базарные! Пусть идёт на все четыре стороны потом, когда я пролью на него своё творчество, собака два! (Рыдает). Грубиян, скотина, выскочка!

Прибежала Раиса.

РАИСА (Ирине). Как с тобой? Это правда?

ИРИНА (смеётся). Ой, ты не выключила микрофон, Элечка… Слышишь, зал затих и слушает…

РАИСА. Это ты, ты специально его включила! Ты нас поссорить хочешь! У нас только-только любовь завязалась!

ИРИНА. Ну и? Как завязалась, так и развяжется… Я тебя вообще не боюсь. Глазами не сверкай.

ЭЛЬВИРА. Они вместе глушат! У них общие интересы! Мы с тобой — побоку! Поняла? Им кроме бутылки ничего не надо!

ИРИНА. Помолчи! Помолчите обе!

ЭЛЬВИРА (вырвала у Ирины микрофон, кричит в него). Замечательно! Внимание, сейчас вашему вниманию будет предложено что-то предельно прекрасное! Встречайте! Виктор Закамалдин, Витторио мой, вам посвящаю я этот танец!

На кухню прибежал Виктор. Это некрасивый, прыщавый молодой человек с длинными кудрявыми волосами, в очках. Он в кожаной жилетке, в рубашке попугаистого цвета, очень модно одет. Виктор молчит, смотрит вокруг, поправляет очки.

ВИКТОР. Дура.

ЭЛЬВИРА. А-а, вот и сам сыр-бор! Пришёл!

ВИКТОР. Слушайте, как мне надоело, все эти ваши концерты, разборки. Весь зал сидит, слушает. Ну, не стыдно?

ЭЛЬВИРА. Оно пришло отчитать меня! Ты, скрипка Страдивари?

РАИСА. Он мой!

ИРИНА. Да заткнись ты, барелина! Мой!

ЭЛЬВИРА. Пожалуйста. Он — ваш. Я — с Петром Николаевичем. С Курочкой Рябой. Которая несёт золотые яички. Симпатичный старикашка. Он шепнул мне сейчас, что хочет со мной попить вечерком кофеёк у него дома. У него товарищ — он так сказал — товарищ, то есть фрау, то есть жена — уехала на дачу. Помидоры поливать. Хотя на улице зима — какие помидоры уж там у неё и не знаю. Да плевать. Пусть поливает. А я вот с ним кофейком побалуюсь. Уж лучше с ним, чем с вами. А ты, Витторио, Витенька, Витюся, Витюсёчечек, собака два, рычи дальше с кем хочешь — пошёл вон, нахлебник, сказала! Не отрабатываешь то, что в тебя вкладывается. Ясно?! Пусть тебя эти дуры кормят! Ваш, ваш он. Забирайте. Согласна. На, жри!

Взяла торт, который стоял на столе, ударила им в лицо Виктору. Взяла второй, размахнулась, хотела сделать то же самое с Ириной и Раисой, те визжат, спрятались за плиту. Виктор стоит, обалдел, не двигается. Торт капает с него кусочками. Виктор кое-как протёр глаза, сел на пол, протирает о штаны очки, схватился за голову и вдруг принялся безутешно рыдать, всхлипывать, стонать.

Плачь, плачь! Не разжалобишь теперь! Плачьте, паяц! Всё! (Надела, наконец, платье, смотрит в зеркало, крутится, кричит:) Откройте двери! Пусть все видят! Я обещала им, что много зажигательного юмора, яркого веселья расплещется по залу из конца в конец, из угла в угол, от стола к столу, от сердца к сердцу, от мужчины к женщине и наоборот! Я говорила им, что согласно договору с нами, им будет уютно и приятно, легко и светло, тепло и симпатично, славно, трогательно и мило?! Пусть получат. Зал затих, я вышел на подмостки! Прислонясь к дверному косяку! Я один, всё тонет в фарисействе! Жизнь прожить — не поле перейти! Ну, или что-то в этом духе! Кармен жива! Кармен жива! Кармен жива, товарищи дорогие мои!

Надела чёрный жгучий парик. Воткнула розу в волосы. Встряхнула кудрями.

Плачь, плачь! Собаки, что вы можете понимать в жизни?! Что они могут понимать в любви и в жизни! Рассказать вам, как ляжешь вечером одна в постель и смотришь в потолок, на тени, которые с улицы бегут? Рассказать, что думает Кармен одна, лёжа на своей кровати смертной?! Рассказать?! Фиг! Не буду! Потому что вас всех ждёт то же самое! Но я ещё живу, собака два, не надо меня хоронить! Что, замурдышка?! Бей себя пяткой в грудь, но я тебя перетанцую, из принципа! Я вас всех перетанцую! Не для него, нет, для себя постараюсь! Мне самой себе надо доказать, что я не верблюд, что Кармен жива! Кармен не ушла на пенсию! Все упадут! Иди, объявляй!

РАИСА. Кто?

ЭЛЬВИРА. Ты! Скажи, что специально для таких уважаемых людей танцует сама начальник фирмы «Мы вам праздник всем устроим!» О, мы вам устроим праздник! Ещё какой праздник! Век помнить будете!

ИРИНА. Эля, куда?

ЭЛЬВИРА. Молчи, гадина! Гадина поганая!

ИРИНА. Да забери ты его, он мне не нужен совсем. Это из спортивного интереса было!

ЭЛЬВИРА. Объявите меня! О, объявите меня! Как Вий говорил: «Поднимите мне веки!» О, поднимите мне веки! О, объявите меня! Подают уже горячее? Я хочу, чтобы меня с горячим бифштексом съели! С бифштексом с кровью! С кровавым бифштексом! Некоторые любят погорячее!

Раиса вдруг кинулась на Ирину, вцепилась ей в волосы. Визжат, дерутся, переворачивают бачки, сковородки, бегают по кухне. Устали. Упали на пол, рыдают. Виктор всё так же сидит на полу, плачет безудержно.

ВИКТОР. Господи, ну за что я такой несчастный?! Ну за что?!

ЭЛЬВИРА. Хорошо. Я сама себя объявлю.

Эльвира встала. Взяла микрофон, пошла в зал и красиво произнесла: