«Куба» — не остров, а полуостров — он клином выходит в городской пруд. Город на другой стороне пруда, светится огоньками; город недалеко, если напрямую, на лодке, не в объезд. А на трамвае (по одной колее ходит трамвай) — полчаса. Хотя зачем ехать в город? На «Кубе» есть всё: клуб с прогнившей крышей, кафешка стеклянная — «чипок», церковка маленькая, рядом с ней наркологическая больница — городская, сюда все ездят лечиться из города. Многим больным даже нравится жить тут на стационаре — сосны, тихо, свежий воздух, пляж, а в магазине — десять сортов водки. Главное сооружение на «Кубе» — деревообрабатывающая фабрика у берега. Правда, сгнила фабрика и ушла наполовину в воду, но работает, пыхтит помаленьку. Есть и причал, лодочная станция, мостки, выходящие далеко в воду, самопальный дикий пляж с выжженными на траве пятнами — туристы костры разводили. Двух и трехэтажных домов на «Кубе» штук сорок; дома покрашены желтой краской. Дома крепкие, послевоенной постройки, с колоннами, с балкончиками круглыми, с решёточками к месту и не к месту, с лестницами деревянными, скрипучими. Лестницы зелёной масляной краской выкрашены. У домов маленькие огородики. На деревянных скелетах теплиц болтаются рваные куски полиэтилена. Ещё есть детские площадки с песочницами и качелями. Скамейки вокруг них поддерживают гипсовые медведи, подновлённые серебрянкой — медведи с отколотыми носами и ушами. В центре «Кубы» — гора. Дома — у подножья её, а на вершине горы — краснокирпичная пятиэтажка, окружённая высоченными соснами. Это бывшая школа, а теперь — «трубное» (как говорят на «Кубе», а на деле — «духовое») отделение консерватории. Чтоб студенты в городе не досаждали никому своим искусством, их и выселили сюда. Вот и дудят они тут в лесу, покоя всей «Кубе» не дают.
Вечер, часов девять, сумерки, тепло. Хрустят шишки под лапами каких-то животных, сидят и спят чёрные птицы на ветках сосен. Из колонки, что рядом с домом, вода бежит. Два человека молча моют под струёй воды бутылки, счищают ножами этикетки и потому звенит во мраке. Пьяный или сильно творческий студент открыл окно в «консе» и дудит на трубе, дудит и дудит. Труба его воет, ветер осенний вдруг рванёт и завоет в проводах, собака сидит в будке и воет. Как хорошо. Листья шелестят, рябь на пруду, осень, но так тепло на улице, так тихо и спокойно, потому что — «бабье лето» на дворе.
В трёхкомнатной квартире на втором этаже двухэтажного дома, что у самой воды, балконное окно светится. Балкон широкий, на нём стулья, стол, кресло-качалка, цветы в горшках растут. В квартире везде обои синенькие, синий абажур, чистенько и всё по-простому — простая мебель, простые стулья, простая посуда. В «зало» (как говорят на «Кубе») на шифоньере сидит сова (настоящая, не чучело), глазами сверкает. Рядом — в лентах, разряженная, кукла в свадебном платье. На стене портрет Тутанхамона под стеклом — здоровенный портрет, маслом нарисован. Два кресла в накидках. На диване, тоже покрытом красным плюшем, облокотившись на полированный стол, сидит и ест печенье из вазочки ТАМАРА. Тома (ей лет сорок с хвостиком) в короткой кожаной юбочке, в рыжем парике, накрашена, кофточка из люрекса грудь плотно облегает. Её подруга и ровесница АСЯ без причёски, с колтуном на голове, по комнатам ходит в чёрной комбинации, что-то ищет, складывает, переворачивает, спешит, суетится и всё без причины улыбается. Вот села, стала пришивать пуговицу, укололась, палец в рот засунула, смеётся.
ТАМАРА. Кошмар — Маруся отравилась. Всё себе спичками подогрев делаем. Чирк! — мы живем. Чирк! — мы живы! А на деле, блин-косой…
АСЯ. Факт тот, что ты не права, Тамара.
ТАМАРА. Ах, уймитесь, батенька. Родная моя, я сорок лет Тамара. И ты столько же Ася. Только я в отличие от некоторых уже себя зову «Тампакс» — либидо угасло!
АСЯ. Ну да, угасло. А парик? (Смеётся). Либидо, ага. И факт тот, что подтяжку сделала. Будто на пенёк кожу натянули.
ТАМАРА. Тише, русские! Когда? Где? Это у меня естественное такое! Я не виновата, что от природы так. Сама пенёк. У меня денег — ноль. У тебя много, гляжу. Ну, скажи, сколько ты ему дала на кольца, сколько тысяч?!
АСЯ. Ай!
ТАМАРА. Есть у русских деньги! (Поёт, стучит пальцами по столу.) Тым-тыры-дым. Тым-тыры-дым. Нет, ну говно вопрос, он не приедет, я поняла. Скрылся с банком. Уже девять. Чего ждем? Нечего от трактора ждать газированную воду. Не-че-го. (Пауза.) И имя у тебя мусульманское — Ася. Асия Мулдадаевна просто. Невеста, блин-косой. Секс-пистолс. Волосы — в колтунах. (Встала, ходит по комнате, курит и пепел мимо, на синтетический ковер стряхивает.) А эта птичка — филин, нет? Не клюнет?
АСЯ. Сова. К счастью залетела на балкон, стала жить. Пусть. К счастью. Будет.
ТАМАРА. Зоопарк. Животные сплошные. Она на головки не ка-ка? А что не поёт? Птицы петь должны. Что за пугало на стенке?
АСЯ. Тутанхамон. Бог. Тигранчик купил. Они с совой прямо в гармонии в цветовой в такой. Цветовое такое решение. Мы с Тигранчиком, его зовут «Тигран», ходим к астрологу одному. Женщина-астролог, очень приятная, зовут «народная целительница матушка Феофания». Ну, зовут так. Мы теперь от астрологов не вылазим. На завтра по её наводке назначили свадьбу. (Быстро ходит по комнате.) Факт тот, что сказала — число удобное. Она, типа, восемь чисел в месяц назвала, когда, типа, можно соединяться узами. Но мы выбрали это число.
ТАМАРА. Супер-пупер. Семейка Адамсонов. Феофании, Тутанхамоны, Тиграны — какой-то отряд козлов доисторических. Восемь раз за месяц замуж можно? Классика. Выкомыривается. Колдуньи ей жить советуют.
АСЯ. Астрологи. Это очень популярно у интеллигентных пар. Она будет завтра. Он сегодня должен к ней, пригласительный отдать. Ну, что ты. Астрологи мне всё говорят.
ТАМАРА. Что? (Нашла коробок на столе, спички чиркает, бросает в
