чтобы попытаться их остановить.
— А что я могла бы сделать? — Комок, который исчез было из моего желудка, появился снова. Мне просто не верилось. Он пригласил меня, чтобы снопа критиковать? Что это такое? Я, в сущности, не ожидала ни исповеди в неумирающей привязанности, ни сладких поцелуев или чего-нибудь еще, но
Люк вел себя нечестно. — Ты хочешь, чтобы я выступила против всей школы? Люк, Кэйру НИКТО не любит…
— Да, — сказал Люк. — Кэйру никто не любит. И я не могу сказать, что я их в этом виню. Я слышал, как ты разговаривала с ней в дамской комнате. Я слышал, что ты ей говорила. Это был хороший совет, быть может, лучший из всех, которые она получала, и она его отвергла. А тебе, Джен, не приходило в голову, что правда не только то, что не любит Кэйру, но и то, что все любят тебя?
Я покачала головой.
— Это не так…
— Это правда, и ты это знаешь. Назови мне человека, которому ты не нравишься. Хотя бы одного.
Нечего было и задумываться. Я серьезно подозревала, что не нравлюсь мистеру Холлу. Поскольку до сих пор не справлялась с хореографией.
А как насчет Курта Шрэдера? Курт Шрэдер меня недолюбливал. Ну, а может, вообще никогда обо мне и не задумывался. Но это не значит, что когда он вспоминал обо мне, он делал это с удовольствием.
— Ерунда, — сказал Люк, когда я в качестве примера назвала два этих имени.
— Хорошо, — недовольно сказала я. — Хорошо. Давай считать, что я всем нравлюсь. Это неправда, но давай просто согласимся с этим. И что?
— И ЧТО? — Люк перестал прохаживаться и недоуменно посмотрел на меня. — И ЧТО? Джен, ты не понимаешь? Ты находишься в невероятном положении. Ты могла бы произвести в этом месте реальные преобразования, но, похоже, ты этого не осознаешь.
ПРОИЗВЕСТИ РЕАЛЬНЫЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ? О чем это он говорит?
И вдруг меня осенило. Ясно, чего хотел Люк. И вот почему он пригласил меня к себе. Это было так очевидно, что и слабоумный все понял бы, но не я. Ох, нет. Не я.
Люк проводил кампанию. Знаете, из тех, что всегда проводят знаменитости.
Люк решил провести кампанию по внедрению в клэйтонской средней школе понятия «сочувствие», и он хотел, чтобы я этим занялась.
Я съехала подальше по скамейке и устало сказала:
— Ох, братец…
— И никаких мне «Ох, братец», Джен, — сказал Люк. — Ты знаешь, что я прав. Я, Джен, наблюдал за тобой. Последние четыре дня я ничего не делал, только наблюдал за тобой. И пришел к выводу, что ты единственный человек во всей этой вонючей школе, которому не безразличны, действительно не безразличны люди. Ты думаешь не только о себе — готов побиться об заклад, что о себе ты думаешь в последнюю очередь. И это замечательно, Джен. Это на самом деле похвально. Я не говорю, что тебе нужно переделать кучу дел, чтобы все стали лучше. Но как посторонний наблюдатель я должен сказать, что ты могла бы сделать много больше.
Я не могла с этим согласиться. Правда, не могла. — Что ты имеешь в виду, говоря МНОГО БОЛЬШЕ? — завопила я. — Я так много всего делаю, что к концу дня бываю совершенно без сил. Ты думаешь так легко быть МНОЮ? Вовсе нет! Это, на самом деле, очень, очень трудно.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Люк, садясь на скамейку рядом со мной.
— Знаешь, — ответила я. Мне не верилось, что я разговариваю с Люком Страйкером. С Люком Страйкером, таинственной знаменитостью, с человеком, которого я никогда не пойму. И он сейчас раскрыл мой самый главный, глубоко спрятанный секрет. Это было нечестно. — Я — МАЙОНЕЗ, — прошептала я. Потом, когда он удивленно посмотрел на меня, добавила нормальным голосом: — Я то, что помогает бутерброду не развалиться, понял? Это моя работа. Вот этим я и занимаюсь. Я — смазка.
— Да, — наконец до него дошло. Он даже вроде бы разволновался. — Да, именно так. Именно это ты и делаешь!
Я не понимала, чего он так разволновался. Но думаю, что с ним все было в порядке. Это ведь у МЕНЯ были проблемы.
— Но, Люк, — сказала я, — это ВСЕ, что я могу. То, о чем ты мне говоришь… что, по-твоему, я должна делать… у меня не получится. Я действительно с этим не справлюсь.
Люк молчал. Он вел себя, как Тринин кот мистер Момо, когда тот играл с пойманной мышкой. Кот не выпускал ее из лапок, пока не откусывал ей голову.
— Но чем ты хочешь быть, Дженни? — быстро спросил меня Люк. — Чего ты хочешь?
Хочешь? Чего я ХОЧУ? Он что, с ума сошел?
Я решила, что так и есть. Я решила, что меня похитил и держит в заложниках безумец. Иначе почему мне не удавалось раскусить его? Потому что он псих.
Подождите, скоро это появится в журнале «Люди».
— Серьезно, Джен, — сказал безумец. — Чего ты хочешь?
Да мало ли чего я хотела. Я хотела, чтобы Бетти Энн вернулась на свое место на столе миссис Малвейни. Я хотела, чтобы люди перестали мычать, когда мимо них проходит Кэйра Шлосбург. Я хотела не петь в хоре или, по крайней мере, чтобы мистер Холл перестал вопить на меня из-за этой дурацкой шляпы и моих неловких рук.
— Знаешь, Джен, — продолжал Люк в ответ на мое молчание, — я не верю, что ты только майонез. Если вспомнить, как ты на меня огрызнулась в тот день в дамском туалете…
Я вздрогнула, мне не хотелось вспоминать о том ужасном моменте. Но Люк не отступал.
— …Я знаю, что ты не просто славная миленькая Джен Гриинли, всеобщий лучший друг. Я думаю, ты больше, чем майонез. Много больше. — Он снял очки — они уже были ему не нужны, поскольку теперь все знали, кто он такой — и я смогла разглядеть, что у него глаза голубые, голубые и глубокие, как озеро перед нами.
— По правде сказать, я думаю, что ты — особенный соус.
Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!
В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.
Дорогой Дэн!
Спланируй что-нибудь другое. А потом скажи своим друзьям, что не можешь прийти. И перестань придавать значение тому, что они думают. Если они не уважают твои желания, то они не настоящие друзья, ведь так?
Десятая глава
