Итак, я одиноко сидела в своем новеньком шлеме и чувствовала себя полной дурой. Дурой потому, что Дэвид не появился как раз тогда, когда я собралась извиниться, потому что чувствовала себя виноватой!
Я уже смирилась с существованием этого непонятного влечения, хотя не собиралась отказываться от Джека! Да, он вел себя как полный придурок, но это не значит, что я его разлюбила! Надеюсь, он меня тоже не разлюбил.
Кстати, если Дэвид пропустил занятия, желая избежать со мной встречи, он попался, как говорит Тереза. Теперь я бываю в Белом доме каждую среду и твердо решила найти Дэвида. Если, конечно, мистер Байт, пресс–секретарь президента, не слишком загрузит меня работой.
По закону подлости именно это он и сделал, потому что наконец начали приходить рисунки на конкурс. Со всей Америки – и с Гавайских островов, и с соседней улицы (например, работа Джека). Мне предстояло выбрать лучшую.
Одни рисунки оказались совсем плохими, другие были необыкновенно хороши, и все – очень интересными.
Больше всего мне понравилась работа Марии Санчес из Сан–Диего. Она изобразила двор, через который протянулись бельевые веревки. На них висели простыни, а вдалеке виднелся забор… и люди. Выломав из забора доски, они пытались бежать от полицейских, а те избивали их дубинками. Мария назвала картину «Свободная страна? ». Именно так, с вопросительным знаком.
Мистер Вайт был в ужасе.
– У нас же не политизированный конкурс!
– Верно, – согласилась я, – но именно это Мария Санчес увидела из своего окна. Она ничего не выдумала. – Мистер Вайт не ответил. Лично ему понравилась работа Анжи Такер из Мэйна. Анжи нарисовала домик на берегу моря и изобразила все очень славно, не спорю. Но от Мэйна до моря – час езды на машине.
Я никак не могла отдать первое место этой работе.
Как и картине Джека.
Да, конечно, она была изумительна, как и все, что делал Джек. Три парня, одетых небрежно и даже неряшливо, стояли на парковке магазина
Значит, Джек тоже не победит.
Мистер Вайт устал со мной спорить и замолчал. Воспользовавшись паузой, я спросила:
– Простите, а нельзя мне ненадолго отлучиться? Я хотела зайти в жилую часть и… поздравить Дэвида с Днем Благодарения.
– Нет! – довольно грубо отказал мне мистер Вайт. – У нас еще куча работы. В субботу Фестиваль Детства, и президент хочет, чтобы ты там была.
– А Дэвид придет? – У меня появилась надежда.
Мистер Вайт тяжело вздохнул. По–моему, он проклинал тот день, когда я помешала Лари Вэйну Роджерсу убить его шефа. Однако не потому, что мистер Вайт мечтал о смерти президента. Нет–нет! Он сожалел о том, что в перестрелке не убили меня.
– Саманта, – вздохнул он. – Я не знаю, кто там будет еще, но послы восьмидесяти стран там будут точно. И я очень прошу тебя – постарайся выглядеть как юная леди, а не как диск–жокей.
Я оглядела свой наряд. На мне были черные гетры, черный (когда–то в красную клетку, как и все шотландские юбки) килт и любимая черная водолазка.
– Я что, правда похожа на диджея? – спросила я, восприняв его слова как комплимент.
Мистер Вайт возвел глаза к потолку и спросил, можно ли как–нибудь прикрыть мой гипс. Я уже рассказала Дэвиду, что собираюсь изобразить там патриотические символы – орла, Статую Свободы и, возможно, небольшой портрет Долли Мэдисон. Уже человек двадцать попросили меня отдать им гипс, когда я его сниму, но Тереза предложила устроить аукцион в Интернете.
«За него можно получить несколько тысяч долларов! – проявила она меркантильность. – Продают же люди куски Берлинской стены. А тут гипсовая повязка девочки, которая спасла свободный мир».
Я еще не решила, что буду делать с гипсом. В любом случае, снимать его еще очень нескоро. Но я прекрасно понимала, что волновало мистера Вайта: марлевая повязка истрепалась и с нее во все стороны торчали нитки.
– Может, твоя мама что–нибудь придумает. – Он просительно взглянул на меня. – Ну, какой–нибудь платок.
Увы, мистер Вайт ровным счетом ничего не смыслит в искусстве. Когда он закончил давать мне указания, было уже пять часов. Времени на поиски Дэвида не оставалось – я опять его упустила.
Настроение у меня было совсем не праздничное, даже несмотря на то, что на ближайшие четыре дня отменили немецкий. Если Дэвид не появится на Фестивале Детства, мы не увидимся пять дней, а звонить ему я не хотела.
* * *
Тереза пекла тыквенные оладьи, но не нам, а своим родственникам: мама не возражала, потому что в День Благодарения мы всегда уезжали к бабушке.
– Что с тобой? – спросила Тереза, когда я вошла на кухню и начала грызть крекеры, вместо того чтобы как обычно заныть: «Почему ты готовишь всякую вкуснятину, только когда приходит Джек!»
– Ничего. – Я сидела за столом и разглядывала обложку книги, которую читала Ребекка. Слава богу, это оказался не женский роман, а научная фантастика.
– Тогда перестань вздыхать, – проворчала Тереза. Она всегда была не в духе перед праздниками.
Я снова вздохнула, и Ребекка отложила книгу.
– Ты грустишь, потому что нет Джека, – констатировала она. – Не стоит. Они с Люси пошли в видеопрокат, чтобы взять папе фильмы на праздники, и скоро вернутся.
Я фыркнула:
– Почему это я должна грустить без Джека? – Ребекка закатила глаза, а я не унималась: – Он мне не нравится, Ребекка. Ты знаешь, о чем я.
– Конечно, не нравится, – без всякого энтузиазма подтвердила сестра, продолжая читать.
– Именно что нет. Он парень Люси!
– И что? – Ребекка медленно перевернула страницу.
– То, что он мне не нравится!!! – Я вышла из себя.
Боже, неужели мне придется всю оставшуюся жизнь скрывать свои чувства? В школе только и говорят, что о нас с Дэвидом, более того, даже в новостях показали небольшой сюжет, который начинался фразой: «В городе атмосфера не только праздника, но и юной любви».
Неудивительно, что Дэвид не появился у Сьюзен Бун. Вокруг студии снова толпились репортеры: «Сэм, расскажи, что у вас с Дэвидом?»
И тут я кое–что вспомнила:
– Кстати, если мне так нравится Джек, то о каком притяжении между мной и Дэвидом может идти речь? – ехидно спросила я.
– Просто ты не видишь очевидного, – мгновенно отреагировала Ребекка.
Что она имела в виду? Благодаря Сьюзен Бун я научилась видеть так, как не умела никогда раньше. В прошлый раз мы рисовали грейпфруты, и мои грейпфруты оказались самыми лучшими. Прямо–таки королями грейпфрутов. Даже Сьюзен сказала: «Сэм, ты делаешь невероятные успехи*.
Как человек, который ничего не видит, может делать невероятные успехи в живописи? Я спросила об этом Ребекку.
– Что ж, значит, кроме яиц и грейпфрутов, ты ничего не видишь, – не растерялась она.
Пришлось сказать ей то, что все старшие сестры говорят младшим, когда те разозлят их не на шутку.
