начинают визжать. Меня это ужасно раздражает. Но зато здесь есть скамейка, на которой можно посидеть, и я сейчас на ней сижу и пишу вот это. К запаху довольно быстро привыкаешь и перестаешь его замечать. Наверное, привыкнуть можно ко всему.
Господи, неужели я правда это написала? Самой не верится. К тому, что я – принцесса Амелия Ренальдо, я НИКОГДА не привыкну! Я даже не знаю, кто это такая! Звучит, как название какой-нибудь дурацкой линии косметики, а еще похоже на имя какой-нибудь героини диснеевского мультика, которую в детстве похитили, или она потеряла память и только что пришла в себя, или еще что-нибудь в этом роде. Что же мне делать? Ну не могу я переехать в Дженовию, просто не могу! Кто тогда присмотрит за Толстым Луи? Мама точно не сможет, она и сама-то поесть забывает, что говорить о том, чтобы покормить кота.
Мне наверняка не разрешат держать кота во дворце. Во всяком случае, такого кота, как Толстый Луи, который весит двадцать пять фунтов и жрет носки. Он там всех придворных дам перепугает.
Господи, что же делать, что делать?
Если об этом узнает Лана Уайнбергер, мне конец.
Тот же четверг, еще позже
Я, конечно, не могла прятаться в домике пингвина до бесконечности. В конце концов они выключили свет и сказали, что зоопарк закрывается. Я убрала дневник и вышла вместе с остальными посетителями. Потом я села в автобус и поехала домой. Я не сомневалась, что дома меня ждет большой нагоняй от мамы, но я никак не ожидала, что мне достанется от обоих родителей одновременно. И это был только первый сюрприз.
– Где вы были, юная леди? – спросила мама.
Она сидела за кухонным столом вместе с папой, между ними стоял телефон.
Папа одновременно с ней сказал:
– Мы чуть с ума не сошли от беспокойства!
Я приготовилась к большой головомойке, но они только хотели знать, все ли со мной в порядке. Я заверила, что все нормально, и извинилась, что повела себя, как Дженнифер Лав Хьюит. Мне, говорю, просто нужно было побыть одной.
Я очень боялась, что они начнут меня пилить, но, как ни странно, они не начали. Мама даже хотела накормить меня китайской лапшой, но я не стала есть, потому что она была с ароматом говядины.
Тогда папа предложил послать водителя в японский ресторан за суши, но я ему сказала:
– Честное слово, папа, мне ничего не нужно, я хочу только спать.
Тогда мама стала щупать мой лоб и все такое, как будто я заболела. От этого я чуть снова не разревелась. Папа, видать, понял это по лицу, наверное, в «Плазе» у меня был такой же вид, потому что он вдруг сказал:
– Хелен, оставь ее в покое.
Как ни странно, мама послушалась. Поэтому я пошла в свою ванную, закрыла за собой дверь и долго- долго лежала в горячей воде с пеной. Потом я надела свою любимую пижаму, красную фланелевую, нашла Толстого Луи (он прятался под диваном в японском стиле, потому что недолюбливает моего папу) и легла спать.
Пока я еще не уснула, мне было слышно, как папа с мамой долго-долго разговаривали на кухне. Папа ворчал басом, как будто где-то далеко гремел гром, а еще его голос немного напомнил мне голос капитана Пикарда из фильма «Стар Трек: следующее поколение». У папы вообще много общего с капитаном Пикардом. Он тоже белый, лысый и должен править небольшим государством. Вот только капитан Пикард к концу каждой серии благополучно решает все проблемы, и все кончается хорошо. А я очень сомневаюсь, что папа решит все мои проблемы и все кончится хорошо.
3 октября, пятница, домашняя комната[8]
Сегодня утром, когда я проснулась, за окном ворковали голуби. Они живут на пожарной лестнице возле моего окошка. На подоконнике сидел Толстый Луи и наблюдал за ними, вернее, сидела та его часть, которая умещается на подоконнике. Светило солнце, и я даже встала вовремя, а не засыпала и просыпалась снова сто раз, как бывает. Я приняла душ, нашла на дне шкафа не слишком помятую блузку и даже сумела расчесать волосы так, что они стали выглядеть более или менее приемлемо. Настроение у меня было отличное. Сегодня пятница. Пятница! Мой самый любимый день, не считая субботы и воскресенья. Пятница означает, что впереди два замечательных дня, когда можно будет расслабиться, – два дня без единого урока алгебры!
Потом я спустилась в кухню. Из окна в потолке лился розовый свет, мама стояла прямо под ним в своем лучшем розовом кимоно и готовила французские тосты с яичным порошком вместо натуральных яиц. Я больше не отказываюсь от молока и яиц, потому что узнала, что яйца не оплодотворены и из них все равно никогда бы не вылупились маленькие цыплятки. Я уже собралась поблагодарить маму за то, что она так внимательна, но тут услышала шорох. Оказывается, за обеденным столом (вообще-то это просто стол, поскольку у нас нет столовой, но неважно) сидит папа и читает «Нью-Йорк таймс». Папа был в костюме. В костюме! Это в семь часов утра!
И тут я все вспомнила, удивительно, как я могла забыть: я – принцесса!
О господи! Мое хорошее настроение сразу улетучилось. Папа меня увидел и сказал:
– Ах, Миа…
Я сразу поняла, что мне сейчас достанется. «Ах, Миа» папа говорит только тогда, когда собирается прочесть мне длиннющую лекцию. Он аккуратно так свернул газету и положил на стол. Папа всегда сворачивает газеты аккуратно, чтобы краешки страниц совпадали. Мама ничего такого не делает, она обычно мнет страницы и бросает их или на диване, или возле туалета. Папу такие вещи ужасно бесят, наверное, именно по этой причине они не поженились.
Мама, как я заметила, поставила на стол наши лучшие тарелки из «Кеймарта»,[9] те, которые в голубую полоску, и зеленые пластмассовые стаканчики в форме кактусов из «Икеа». Она даже поставила на середину стола букет из ярких искусственных подсолнухов в желтой вазе. Я знаю, что она все это сделала, чтобы поднять мне настроение, к тому же, чтобы все это успеть, она наверняка очень рано встала. Но вместо того, чтобы повеселеть, я еще больше погрустнела.
