руководство к действию в реальной жизни. Сами посудите, часто ли в реальной жизни кто-нибудь теряет память? И разве бывает, чтобы красивый европейский террорист держал заложника в гардеробной какой- нибудь девушки? Если бы такое даже случилось, то именно в этот день на девушке, как назло, было бы самое некрасивое белье, дырявое, к примеру, или с растянутой резинкой, или бюстгальтер, не подходящий по цвету к трусам, а вовсе не розовая шелковая рубашка и трусики-бикини, как на героине той книги.
И Тина правильно говорит.
Сейчас Тина выключает свет, потому что она устала. Я рада, потому что день был очень длинный.
18 октября, суббота
Когда я вернулась домой, то первым делом стала выяснять, не звонил ли Джош, чтобы отменить свидание.
Он не звонил.
Между прочим, мистер Джанини был у нас (естественно). Слава богу, на этот раз он был в брюках. Он услышал, что я спрашиваю у мамы, не звонил ли мальчик по имени Джош, и тут же спросил:
– Уж не Джоша ли Рихтера ты имеешь в виду?
При этом голос у него был… ну, не знаю, потрясенный, что ли. Короче говоря, мне это не понравилось. Я говорю:
– Да, именно его. Сегодня вечером мы с ним идем на танцы по случаю Праздника многообразия культур.
Мистер Джанини поднял брови:
– А как же Лана Уайнбергер?
Все-таки очень неудобно, когда твоя мама встречается с учителем из твоей же школы.
– Он ее бросил, – говорю я.
Все это время мама очень внимательно за нами наблюдала, что для нее большая редкость, так как обычно она пребывает в своем собственном мире. Слушала она, слушала и спрашивает:
– Кто такой Джош Рихтер?
Я говорю:
– Всего лишь самый красивый, самый чуткий, самый классный парень в нашей школе.
Митерс Джанини фыркнул и добавил:
– Во всяком случае, самый популярный.
На что мама удивленно так спрашивает:
– И он пригласил на танцы нашу Миа?
Нечего и говорить, что это прозвучало далеко не лестно для меня. Когда родная мать считает странным, что самый классный, самый популярный парень школы пригласил тебя на танцы, значит, дело плохо.
– Да, – говорю я вроде как с вызовом.
Тогда мистер Джанини сказал, что ему это не нравится. А когда мама спросила почему, он ответил:
– Потому что я знаю Джоша Рихтера.
Тут мама заахала, заохала:
– Что-то мне все это тоже не нравится.
Я не успела ничего сказать в защиту Джоша Рихтера, а мистер Джанини продолжает:
– Этот парень живет со скоростью сто миль в час.
На мой взгляд, совершенно бессмысленная фраза. Во всяком случае, я так думала, пока мама не сказала, что поскольку я делаю только пять миль в час (пять, представляете!), то ей придется посоветоваться «насчет этого молодого человека» с моим отцом.
Здрассьте! О чем посоветоваться? Я что, машина с неисправным двигателем, что ли? И вообще, что означает вся эта ерунда насчет пяти миль в час?
Мистер Джанини решил перевести для меня на нормальный человеческий язык:
– Миа, он слишком легкомысленный, у него ветер в голове.
Легкомысленный? Ветер в голове? Мы что, живем в пятидесятые годы? Что это вдруг Джош Рихтер ни с того ни с сего стал считаться бунтарем?
Мама стала набирать телефон папиного номера в «Плазе» и одновременно сказала:
– Миа, ты всего лишь девятиклассница, тебе в любом случае не стоит встречаться со старшеклассниками.
Что за несправедливость! Наконец-то меня кто-то пригласил на свидание, и тут вдруг моя мама превращается в наседку! Этого мне только не хватало!
Стою я, значит, в комнате и слушаю, как мама с папой по громкой связи обсуждают, что я, дескать, слишком маленькая, чтобы встречаться с мальчиками, и что мне не стоит ходить на свидания, потому что у меня сейчас, видите ли, очень сложный период в жизни, потому что я узнала, что я принцесса и все такое. Они уже стали планировать всю мою дальнейшую жизнь (никаких свиданий до восемнадцати лет, в колледже – общежитие только для девочек и все такое), когда кто-то позвонил в домофон. К домофону подошел мистер Джанини. Когда он спросил, кто там, я услышала знакомый, даже слишком знакомый голос:
