во всем вышеперечисленном, вместе взятом.
Короче, какова бы ни была причина, но я сорвалась. Взяла и сорвалась: в бешенстве вскочила, схватила с парты Ланин мобильник и грохнула его об пол.
Аппарат разлетелся на тысячу маленьких осколков. Я добила его ботинком. А ботинки у меня армейские, 39-го размера. От телефона осталось, естественно, мокрое место.
Ну, и после этого я не могу упрекать мистера Джанини в том, что он отправил меня в кабинет директора.
Хотя от собственного отчима можно было ожидать некоторого снисхождения. Ан нет…
Ой-ой-ой. Гупта идет.
12 декабря, пятница, 17.00, моя комната
Ну вот, пожалуйста. Меня временно отстранили от занятий.
Отстранили. Я не могу поверить. МЕНЯ!!! Миа Термополис! Что же это происходит? Я всегда была такой примерной ученицей, таким тихим, беспроблемным ребенком!
Ладно, отстранили-то всего на один день, но тем не менее! Это же будет записано в моем личном деле! Пятно на всю оставшуюся жизнь!
Что скажет дженовийский кабинет министров?
Нет, конечно, я прекрасно поступлю в колледж, никто не откажется принять меня только из-за того, что я была отстранена от занятий на один день в первом семестре первого курса средней школы, но все равно, позор-то какой. Директриса Гупта смотрела на меня как на чудовище.
А психологи вот что говорят: если обращаться с человеком как с преступником, он им и станет, причем в довольно сжатые сроки. И они правы. И если директриса и учителя будут продолжать в том же духе, возьму и приду в школу в каком-нибудь безумном наряде от Себастьяно (есть у него такие платья, что ого-го). Ой, нет, мы же форму носим. Ладно, тогда ограничусь колготками из рыболовной сети, он и такие производит. Выкрашу волосы в черный цвет, а лучше в фиолетовый. Может, даже начну курить и вставлю в нос серьгу. А в уши – по четыре. По восемь.
Вот журналисты обрадуются! Снимут быстренько документальный фильм со мной в главной роли и назовут его «Скандал в королевском семействе». И тогда процентов у меня точно станет больше, чем у Уильяма Английского. Приеду в Англию (а что, мне уже будет все равно), зайду в Букингемский дворец (и пусть только попробуют меня не пустить), найду Уильяма…
– Ну, – спрошу, – и кто из нас двоих теперь круче?
И дам ему в лоб.
Вообще-то, когда мне в первый раз прокалывали уши (по одной дырке), я чуть в обморок не упала, курение вредно для здоровья, а давать кому-нибудь в лоб некрасиво, да и больно.
Скорее всего, из меня не получится убедительного малолетнего преступника.
Папа тоже так считает и рвется натравить на Гупту всех наших адвокатов. И я бы, наверное, не возражала, чтобы натравил, да вот беда – ни в коем случае нельзя признаваться, что именно послужило причиной того, что я грохнула телефон Ланы. Трудно доказать, что нападение было спровоцировано, если нападающий не хочет говорить, что его спровоцировало.
Папа очень хотел выведать, что же случилось на самом деле, даже поругался для вида. Он примчался в школу забирать меня, после того как ему позвонила сама директриса Гупта. Но я ему не рассказала. Стоящий рядом Ларс сделал каменное лицо, и папа сдался. Махнул рукой, сказал «ну, ладно», и его губы сжались в точности как у бабушки, когда она сердится.
Но как я могла передать ему слова Ланы? Если бы рассказала, то все бы узнали, что я повинна не в одном проступке, а сразу в двух!
Ну, а сейчас-то я уже дома. Посмотрели с мамой телевизор. Она почти не рисует с тех пор, как забеременела. Ее тошнит от запаха краски. И трудно долго стоять, все время хочется прилечь. А лежа рисовать неудобно.
Теперь она постоянно сидит в своей кровати и иногда рисует портреты Толстого Луи. Ему нравится, что наконец он не торчит дома один. Так что ночует он у меня, а на день переселяется к маме в спальню, и то спит, то подставляет уши, чтобы она их почесала, то наблюдает за голубями, которые топчутся на пожарной лестнице за окном.
А сегодня мама решила разнообразить галерею образов и, так как я оказалась дома пораньше, рисует меня. Уже несколько портретов готовы. Мне кажется, рот получается слишком большой, но я ничего не говорю, так как мы с мистером Джанини договорились постараться ничем не огорчать маму, ей и так сейчас нелегко. Теперь даже такой невинный вопрос, зачем она положила счет за телефон в овощной ящик холодильника, может привести к слезам и жалобам, которые иногда продолжаются чуть ли не час.
Пока она рисовала меня, я смотрела фильм «Мама, помоги мне» с Тони Спеллинг в главной роли. Тони играет девушку, которую постоянно обижает ее парень. Вообще-то я не понимаю, как можно оставаться с человеком, который бьет тебя, но мама сказала, что тут дело в самооценке и в отношениях с отцом. Сама она, правда, не очень-то ладит с дедулей, но если какой-нибудь мужчина попытался бы хоть пальцем ее тронуть, то, гарантирую, он уже через пять минут звонил бы в травмопункт.
Мама изо всех сил пыталась выведать, что же такого особенного сказала Лана, если это подвигло меня на столь неблаговидный поступок. Она действовала так же, как все мамы в фильмах – спрашивала, спрашивала…
Видимо, в результате способ сработал – вдруг я взяла да и рассказала ей все: про Кенни и как мне не нравится с ним целоваться, и про то, как он признался мне в любви перед всей школой, и про то, как я хочу расстаться с ним сразу после сдачи последнего зачета.
Ну, и попутно я упомянула про Майкла с Джудит Гершнер, про Тину с открытками; и про Зимний Карнавал все маме рассказала, и про Лилли с ее забастовкой, и вообще обо всем, кроме пожарной тревоги.
Еще в самом начале моего рассказа мама бросила рисовать и завороженно смотрела на меня.
