продолжается уже неделю?
– Да потому что они писали эту идиотскую компьютерную игру для карнавала. А кроме того, – говорит, – у Джудит Гершнер уже есть бойфренд.
Лилли взяла меня за плечи и развернула лицом к танцзалу.
– Вот. Смотри. Он из Тринити.
Я посмотрела на Джудит и этого парня, как они танцевали медленный танец. Парень чем-то смахивал на Кенни – такой же длинный и тощий, только более складный и постарше.
– А, – говорю.
– Вот тебе и «а», – отвечает Лилли. – Слушай, я не знаю, что с тобой сегодня стряслось, но я не могу с тобой общаться, потому что ты ведешь себя как полная дура. Ну-ка, сядь здесь… – Лилли придвинула мне стул. – И не пытайся встать. Я должна знать, где найти тебя, когда понадобится.
Я даже не спросила Лилли, почему я могу вдруг так срочно ей понадобиться. Я просто села. Как будто не могла больше стоять. Просто я так устала…
И не расстроилась. И не хотела видеть Майкла. Ну, какая-то часть меня не хотела.
А другая часть страшно хотела увидеть его и спросить, что он имел в виду, когда показывал мне то стихотворение.
Но я так боялась услышать ответ…
Потому что это мог быть не тот ответ, которого я ожидала.
Через какое-то время подошли Ларс и Вахим и тоже сели рядом. Я чувствовала себя неимоверно глупо. Пришла на танцы без партнера, а теперь сижу в коридоре с двумя телохранителями. Они были полностью захвачены дискуссией о достоинствах и недостатках резиновых пуль. Никто меня не приглашал на танец. И не собирался даже. Я неудачница. Абсолютная неудачница без кавалера. На танцах. В коридоре. Застрелите меня.
Да, и еще кручу любовь с Борисом Пелковски за спиной Лилли.
Почему я продолжала там сидеть? Я сделала все, как велела бабушка. Я показалась. Я доказала всем, себе и ей, что я не трусиха. Так почему же я не ухожу? Если мне так этого хочется?
Я встала.
– Идем, – говорю, – Ларс. Мы тут уже долго торчим. Мне еще столько всего паковать… Пойдем!
Ларс ответил, мол, ладно, и начал подниматься. И вдруг сел обратно, как будто увидел что-то у меня за спиной.
Я в ужасе оглянулась.
Там стоял Майкл.
Было видно, что он только что прибежал. Он даже запыхался. Шарф размотался. И на волосах не растаял снег.
– Не знал, что ты придешь, – сказал он.
Наверное, мое лицо стало таким же красным, как платье Джудит Гершнер. Ничего не могла с собой поделать.
– Я и не собиралась, – произнесла я наконец.
– Я звонил тебе сто раз. Но ты не подходила.
– Да, – сказала я.
Мне показалось, что пол в зале сейчас раскроется как цветок, и все взлетят, и я выше всех, и…
– Миа, – сказал Майкл, – сегодня… Я не хотел, чтобы ты расплакалась.
Или, наоборот, мне показалось, что пол в зале сейчас провалится и я упаду, и буду падать, и падать…
Я опустила голову и принялась разглядывать свои туфли.
– Я не плакала, – соврала я, – то есть плакала, но не из-за тебя. А из-за того, что сказал Кенни.
– Да, – сказал Майкл, – знаю, вы расстались.
Ага. Вся школа, наверное, уже знает. Мое лицо стало еще краснее. Намного краснее, чем платье Джудит Гершнер.
– Дело в том, – продолжал Майкл, – я знал, что это ты посылала мне открытки.
Если бы в этот момент мне сжали сердце раскаленными клещами и дернули, мне было бы не так больно, как от слов Майкла. Я почувствовала, что в глазах снова закипают слезы.
– Как, ты знал?..
Одно дело, когда сердце разбивается. Но совсем другое дело, когда оно разбивается на школьном вечере танцев, перед всей школой… Это невыносимо.
– Конечно, знал, – нетерпеливо повторил он. – Мне Лилли сказала.
Вот так! В первый раз за весь разговор я посмотрела прямо ему в глаза.
– Лилли тебе сказала! – воскликнула я. – Она-то откуда узнала?
Майкл махнул рукой.
