не кажется мне хорошей идеей.
Дело вообще не в деньгах.
– Видишь ли, – медленно говорю я, – деньги тут ни при чем, Шер.
Шери испускает стон и прячет голову в ладони.
– Боже, – говорит она своим ладоням. – Я знала, что это случится.
– Что? – Не понимаю, чем она так расстроена. Конечно, Чаз – не совсем принц, с его перевернутой бейсболкой и вечной щетиной. Но он такой забавный и милый. Когда не нудит про Кьеркегора или Рот ИПС (1).
1)
– Извини, но почему мы не можем так сделать? То есть в чем проблема? Ты не хочешь жить с Чазом из-за соседей? Но полицейские же сказали тебе, что это была бытовая ссора. Такое никогда не повторится. Если, конечно, они не выпустят из тюрьмы отца Хулио.
– Это абсолютно ни при чем, – огрызается Шери. В свете неоновой рекламы, висящей за нашей спиной, ее растрепанные, вьющиеся черные волосы отливают синевой. – Лиззи, ты знаешь Люка месяц.
И ты собираешься съехаться с ним?
– Два, – уязвленно уточняю я. – Он – лучший друг Чаза. А мы знаем Чаза многие годы. Жили с Чазом на протяжении многих лет. В одном общежитии. Так что Люк – не такой незнакомец, как был Эндрю.
– Точно. Ты не забыла Эндрю? – спрашивает Шери. – Лиззи, ты только что порвала отношения.
Абсолютно ужасные, но тем не менее отношения. И посмотри на Люка. Два месяца назад он жил с кемто другим! А сейчас он собирается внезапно начать совместную жизнь с кем-то новым? Тебе не кажется, что вам, ребята, стоит немного притормозить?
– Мы не женимся, Шер, – говорю я, – мы просто говорим о совместном проживании.
– Люк – возможно, – говорит Шери, – но, Лиззи, я знаю тебя. Ты уже втайне мечтаешь о свадьбе с Люком. Не отрицай.
– Вовсе нет! – вскрикиваю я, недоумевая, как только она догадалась. Конечно, она знает меня всю жизнь. Но все равно от ее ясновидения просто мороз по коже пробирает.
Она прищуривается.
– Лиззи, – грозит пальцем Шер.
– Ладно-ладно, – говорю я, присаживаясь напротив кроваво-красного киоска по продаже винила.
Мы в «Хониз», сомнительном караоке-баре на полпути между квартирой Чаза на Восточной Тринадцать, где остановилась Шери, и квартирой матери Люка, на углу Восточной Восемьдесят один и Пятой авеню, так что для нас одинаково сложно (или легко, зависит от точки зрения) добраться до дома.
«Хониз», может, и дешевый бар, но, по крайней мере, он обычно пуст – во всяком случае, до девяти вечера, пока не показываются серьезные любители караоке, – так что мы можем спокойно поговорить, а диетическая кола стоит тут всего доллар. Плюс ко всему барменша – панковского вида корейская американка, немного за двадцать, – не интересуется, собираемся мы заказывать что-то еще или нет. Она слишком занята руганью со своим приятелем.
– Я действительно хочу выйти за него, – подавленно признаю я, слушая, как барменша кричит в свой розовый мобильник: «Ты знаешь кто? Знаешь? Ты – кретин!». – Я люблю его.
– Это прекрасно, что ты любишь его, Лиззи, – говорит Шери. – Это абсолютно нормально. Но я не уверена, что переезд к нему – это замечательная идея. – Ну вот. Теперь она закусила нижнюю губу. – Я просто…
Я поднимаю глаза от диетической колы:
– Что?
– Лиззи… – Ее темные глаза кажутся бездонными в неярком освещении бара. – Люк – замечательный во всех отношениях. И я думаю, то, что ты сделала – помирила его родителей и уговорила Люка последовать за мечтой и заняться медицинской карьерой, – действительно клево. Но если говорить о ваших перспективах… Я смотрю на нее, абсолютно оглушенная.
– Что о перспективах?
– Я просто не вижу их.
Не могу поверить, что она это сказала. И ЭТО моя лучшая подруга.
– Почему? – спрашиваю я, с ужасом чувствуя, что слезы жгут глаза. – Потому что он – принц? А я – просто девушка из Мичигана, которая слишком много болтает?
– Ну, – говорит Шери, – что-то вроде того. Понимаешь, Лиззи… ты хочешь смотреть марафоны Настоящего Мира в кровати с пинтой «Баскин Роббинс» и последним выпуском «Шитья сегодня». Ты хочешь слушать «Аэросмит» па полную громкость, пока подшиваешь платья пятидесятых на своем «Зингере-5050». Ты можешь себе представить, что делаешь это все перед Люком? Я хочу спросить, ты ведешь себя естественно рядом с ним? Или ты ведешь себя гак, как должна вести себя девушка, которая, по твоему мнению, могла бы понравиться Люку?
Я свирепо смотрю на нее.
– Не могу поверить, что ты меня об этом спрашиваешь. – И почти плачу, хотя и стараюсь этого не показывать. – Конечно, я остаюсь самой собой рядом с Люком.
Хотя вынуждена признать, что каждый день, с тех пор как приехала в Нью-Йорк, я надеваю утягивающие трусы. Oни оставляют ярко-красные полосы на животе, и мне нужно ждать, пока полосы побелеют, прежде чем позволить Люку увидеть меня обнаженной.
Но это только потому, что я снова начала есть хлеб, когда была во Франции, и чуть поправилась!
Совсем чуть-чуть. Около пятнадцати фунтов.
О боже, Шери права!
– Слушай, – говорит Шери, очевидно заметив, что я потрясена, – я не говорю, что ты не должна переезжать к нему, Лиззи. Я просто говорю, что тебе, возможно, стоит повременить с планированием свадьбы. Твоей свадьбы. С Люком.
Я поднимаю голову и смахиваю выступившие слезы.
– Если твоими следующими словами будет утверждение, что он не станет покупать корову, если может получать молоко бесплатно, – с горечью говорю я, – меня действительно стошнит.
– Я и не собиралась этого говорить, – замечает Шери. – Просто пойми, что всему свое время. И не бойся быть самой собой рядом с ним. Потому что если он не любит настоящую тебя, значит, он – не прекрасный принц.
Я не могу не удивляться. Она что, телепат?
– Когда, – спрашиваю я сквозь слезы, – ты успела стать такой умной?
– Я специализируюсь в психологии, – говорит Шери, – не забыла?
Я киваю. Ее новая работа в некоммерческой организации заключается в психологической поддержке женщин, которые стали жертвами домашнего насилия, в поиске для них альтернативного жилья, получения социальной поддержки, продовольственных талонов и пособий на детей. Зарплата не слишком высокая, но вполне достойная. Да Шери и не важна материальная сторона, она делает это, чтобы спасти жизни, и помогает женщинам получить лучшую жизнь для себя и своих детей.
Если подумать, те, кто идет работать в индустрию моды, делают то же самое. Мы, конечно, не спасаем жизни. Но мы помогаем жить лучше, пусть и в небольшом масштабе.
Это как поется в песне… молодые девушки так устают, надевая все то же старое платье.
Это наша работа – подобрать им новое (или отреставрированное старое) платье для того, чтобы они могли почувствовать себя немного лучше.
– Знаешь, – говорит Шери, – по правде говоря… в общем, я немного растеряна. Я действительно мечтала, что мы вдвоем снимем квартиру. Я даже думала о том, как здорово будет копить на старую мебель и потом чинить ее. Или нанять машину и поехать в «Икею» в Нью-Джерси, чтобы купить кучу всякой всячины. А сейчас я вынуждена жить вместе с Чазом в квартире, обставленной списанной из адвокатской конторы мебелью.
Я не могу не рассмеяться. Я видела изысканный диван, отделанный золотом, что стоит в гостиной Чаза – в той самой, с полом, имеющим уклон, и окнами, выходящими на пожарную лестницу, из которых Шери видела отца Хулио, решившегося на поножовщину.
– Я приеду и посмотрю, что можно сделать с этими диванами, – говорю я. – У меня есть целая куча
