испытывала к нему физическое влечение, и он удерживал ее тем, что доставлял ей наслаждение. Фэлен трудился до седьмого пота, стараясь восстановить усадьбу, в которой он мог бы жить с любимой женщиной. Но ее сожгли на его глазах, и мечты Фэлена о счастливом будущем рухнули.
«Девочка моя, — с тоской думал он, — неужели я сейчас проснусь и забуду тебя навсегда?» Фэлен хотел встать на ноги, но у него ничего не получалось. Он готов был смириться с тем, что сошел с ума, что ему снится сон. Но единственное, от чего Фэлен не мог отказаться, были воспоминания о Родди. Он не желал предавать забвению их отношения.
Фэлен пытался воскресить в памяти лицо жены, ее глаза и улыбку, но перед его мысленным взором возникало лишь световое пятно, искрившееся и мерцавшее, словно далекая звезда.
«Не покидай меня», — умолял он. Фэлен помнил, как Родди лежала в его объятиях на ложе из соломы, в тишине конюшни. Она была его женой, наделенной даром сидхе. И он всем сердцем любил эту женщину с волевым характером, обожавшую своего поросенка, от которого пахло лавандовым мылом, и следовавшую, не задумываясь, за своим мужем в самое пекло.
«Родди, Родди, девочка моя, не покидай меня…»
— Оставьте его, — приказал Сенах Родди. — Его поглотила тьма, а ваше место здесь, в сиянии яркого света.
— Нет! — рыдая, воскликнула Родди. — Фэлен, я люблю тебя!
— Вы сами сделали этот выбор. Вы испугались, что он возненавидит вас.
— Но он любит меня!
— Фэлен всегда любил вас. Но теперь уже поздно жалеть об упущенной возможности, Лассар. Поздно цепляться за прошлое.
— Нет, еще ничего не поздно! — в отчаянии воскликнула Родди.
Глядя на Сенаха и Фиону, она чувствовала, как сужается мир, как все дальше уходит в туман Фэлен. Она уже не слышала его. Вокруг мерцал голубоватый свет, отделяя ее непреодолимой стеной от того, кого она так сильно любила.
— Нет! — Родди зажмурила глаза и собрала в кулак всю свою волю.
Теперь она видела в даре, который всегда проклинала, свое единственное спасение. Родди сконцентрировала всю силу и энергию своего дара, стараясь пробить глухую стену, выросшую между ней и мужем. И вот наконец внутренним зрением она увидела сидящего на ступенях крыльца Маклассара и вдовствующую графиню с глазами, полными ужаса. Она зажимала рот рукой, глядя куда-то вдаль. Но там, где находился дверной проем, все еще клубился густой туман, и Родди не могла разглядеть фигуру мужа.
Наблюдая за Родди, Фиона улыбалась. Родди чувствовала в этой прекрасной, излучающей свет женщине одновременно и друга, и врага. «Она всегда принадлежала нам», — сказала Фиона о Родди. И теперь Родди понимала, что она имела в виду. Дар, которым обладала Родди, был отголоском иного мира, иной реальности. С этой реальностью можно было столкнуться лишь в заповедных уголках земли, таких, например, как Йоркширские болота или малонаселенный Ивераг с его первозданной природой и древними преданиями о сверхъестественных существах.
Родди была мостом, связывавшим оба мира, но не принадлежавшим полностью ни одному из них.
И вот теперь один из этих миров предъявил на нее свои права. У Родди сжалось сердце. Она чувствовала, что теряет Фэле-на. В ее памяти ожили воспоминания о минутах, проведенных рядом с ним. Она увидела Маклассара с перевязанной ножкой, кобылу, у которой Фэлен принимал роды, натруженные руки мужа, сжимающие вилы, его лицо, освещенное мерцающим пламенем свечи, его обнаженную грудь, лоснящуюся от пота, усмешку, синие глаза…
Фэлен, озаренный лучами солнца, бросал Маклассару хлеб.
— Ах ты, негодная тварь, — ласково приговаривал он, скармливая поросенку кусочек за кусочком.
«Фэлен, не покидайте меня», — мысленно взывала к нему Родди, чувствуя, как ее сердце разрывается от тоски. Нет, она не могла навсегда расстаться с мужем! Родди считала несправедливым наказывать их обоих вечной разлукой за преступление, которое Фэлен совершил в детстве. Собрав все силы, она попыталась установить с ним контакт, перекинуть мостик из своего мира в мир, где находился сейчас ее муж.
Окружавший ее яркий свет стал бледнеть, и Родди наконец увидела Фэлена. Она постаралась вобрать его целиком в себя — такого, каким он был в детстве, и такого, каким являлся сейчас, со всеми его мечтами, воспоминаниями, светлыми и темными сторонами характера. Внезапно он начал сопротивляться и попытался снова спрятаться в тень. «Я ничего не помню! — кричало все его существо. — И не желаю ни о чем вспоминать!» Родди успокоила его ласковыми словами, не дав впасть в панику. «Я здесь, рядом с вами, я люблю вас и буду любить вечно, какую бы страшную тайну вы ни скрывали от меня…» И вот клубившийся вокруг туман начал рассеиваться, а предметы стали приобретать четкие очертания.
Глава 26
В вестибюле дома было темно. Мама велела Фэлену ждать ее здесь, и десятилетний мальчик послушно стоял посреди гулкого помещения, по углам которого залегали густые тени. Он не признавался себе, что темнота пугает его. Но еще больший страх вызывали у него голоса, доносившиеся из-за закрытой двери кабинета. Разговор шел на повышенных тонах. Фэлену стало жутко, когда он услышал пронзительный визг матери.
— Я не потерплю этого! — кричала леди Ивераг. — Говорю тебе, Френсис, я не желаю жить по твоим папистским законам. Мы похожи на диких зверей, запертых, как в клетке, в этом Богом забытом имении. Ты общаешься на непонятном языке со своими священниками, а я живу в вечном страхе. Ночи напролет я не могу уснуть. Я лежу с открытыми глазами и думаю о том, что на нас в любой момент могут донести. И тогда у нас отберут все — дом, земли, имущество, даже этот ковер, который сейчас лежит у нас под ногами. Неужели ты ненавидишь меня до такой степени, что готов лишить меня общения с друзьями?
— Я не испытываю к тебе ненависти! — воскликнул лорд Ивераг, его голос заметно дрожал. — Не говори так!
— Почему? Я говорю правду! Тебе безразличны мои чувства. Тебя не волнует, что я страдаю. О Боже, только теперь я поняла, что значит быть женой паписта! Я не смею прикоснуться к своим деньгам, не смею появиться в приличном обществе. Я не могу поехать в Дублин или в Лондон, потому что боюсь оставлять тебя одного! Боюсь, что ты выдашь себя, Френсис, пойдешь в католическую церковь, куда тебя неудержимо тянет, как пьяницу в кабак! Но почему…
— Потому что я такой, какой есть! — взревел лорд Ивераг. — Потому что мои предки исповедовали эту веру на протяжении шести столетий, и я не забываю, что мы ирландцы! И сыну я тоже не дам забыть об этом! Придет время, и эти омерзительные законы отменят, и тогда Фэлен будет гордиться мной! Он поймет, что его отец не был флюгером, меняющим свои взгляды и убеждения в зависимости от направления политических ветров. Я отвечаю за судьбу своих родовых земель и за честь семьи перед Богом!
— Ты считаешь, что защищаешь честь семьи, когда отказываешься выполнять свои супружеские обязанности, потому что боишься, что я забеременею и рожу еще одного ребенка?
— О Боже, Кристина…
— Не делай вид, что ты шокирован моими словами! Я знаю, что у тебя на уме, Френсис. Ты не хочешь, чтобы Ивераг делили после твоей смерти. А поскольку у тебя один-единственный сын, то этот несчастный клочок земли с дикими скалами и горами по закону достанется ему одному в наследство. Может быть, ты по-своему прав. Этот бесплодный край не мог бы никого прокормить. У тебя достаточно денег, чтобы заплатить за недвижимость в Дублине, ты ведь наверняка хочешь обеспечить своему драгоценному сыну хорошее будущее. Но ты папист и лишен права приобретать недвижимое имущество, Френсис, не забывай об этом.
Фэлен услышал звук шагов матери, направлявшейся к выходу из кабинета. Дверь распахнулась, и в темный вестибюль упал свет.
— Фэлен, иди сюда! — властным тоном позвала его мать.
Мальчик вошел в заставленную книжными шкафами комнату. Ему была неприятна вся эта ситуация — ожесточенность родителей, их сердитые голоса, учащенное, неровное дыхание матери. Отец был разъярен.
