Линетт положила ладонь на руку Хантера, не беспокоясь ни о чем, только желая унять его боль, смягчить переживания.
— Нет, пожалуйста, не обвиняй себя. Что хорошего это принесет нам двоим? Что было, то было. Жизнь так устроена, что ничего нельзя изменить. Мы были молоды и глупы, — она помолчала, затем продолжала: — Я… я сама хотела, чтобы это произошло, собираясь ухватиться за единственный шанс быть с тобой. Когда я решилась на это, я отчасти надеялась, что таким образом смогу удержать тебя, считая, что если отдамся тебе, ты никуда не уйдешь. Так хотелось уберечь тебя от войны, заставить остаться со мной! Это не очень благородный мотив, не так ли?
Хантер с минуту изучал лицо Линетт. Там где ее ладонь касалась руки, кожа, казалось, горела.
— Может, эгоистичный поступок, но вполне понятный. Так могла себя вести только очень любящая женщина. Смелая женщина!
Линетт взглянула на него. При лунном свете его глаза стали черными, что-то в них вызвало трепет во всем теле. В них появилось что-то, напомнившее Линетт их первые встречи.
— Импульсивная женщина, скорее, — сказала она тихо, — несмелая. Но я очень сильно любила. Это правда.
— И я, — тихо произнес Хантер. Его ладонь легла поверх руки Линетт. — Линетт…
Он поднес ее руку к своему лицу и нежно коснулся губами ладони. От прикосновения его губ к своей коже Линетт вздрогнула, внезапно почувствовав жаркую слабость, головокружение и страх.
— Да? — выдохнула она.
— Рядом с тобой так трудно думать, — пробормотал он, медленно целуя ладонь, вдыхая ее аромат, ощущая сладковатый привкус кожи.
Линетт закрыла глаза, едва сдерживая стон. Хантер был прав: очень трудно думать. Невозможно сосредоточиться на чем-либо, кроме того, чтобы чувствовать его прикосновения. Хотелось отдаться этому наваждению, раствориться в простом чувственном наслаждении. И в то же время мозг напрягся, заставляя остановиться, подумать, осознать, что может произойти.
— Хантер.
— Ммм-м?
Он приподнял рукав рубашки, поцеловал тонкую кожу запястья. Линетт дрожала, а он все продолжал целовать ее руку выше и выше.
— А-а, может быть… может быть, мы не должны?
— Может быть.
Было очевидно, он не слышит этих слов, по крайней мере, не понимает их смысла. Руки его обвили ее плечи, прижимая к своей груди. Она оказалась с ним лицом к лицу, а спина упиралась в острые, точно ножи, колени Хантера. Она прильнула к нему без единого слова протеста. Линетт чуть развернулась, ноги были зажаты, Хантер обхватил все ее тело.
Дотронувшись до волос, Хантер вспомнил их шелковистость и сладковатый аромат, на какое-то мгновение забывшись. Все бывшие благие намерения моментально улетучились, как только он почувствовал, услышал, вспомнил ее. Он прижимался губами к виску… к глазам… к щеке Линетт. Его губы жадно все исследовали.
Внезапно он крепко и жестко обвил руками ее талию, прижал к себе, впиваясь в губы.
Многолетний сдерживаемый любовный голод вырвался наружу, вспыхнув пламенем таким ярким и неудержимым, как вспыхивают сухие ветки от зажженной спички. Линетт обняла его за шею и прильнула, желая слиться с ним воедино. От ее движений из груди Хантера вырвался хриплый стон, а рука властно опустилась на ее бедро и прижала к горящему центру его страсти. Пальцы впились в ее кожу. На своей щеке Линетт чувствовала горячее дыхание, во рту ощущала движения жадного языка. Мужчина не рассуждал, всего его заполнило одно-единственное желание.
Рука Хантера поднималась вверх, пока не наткнулась на выпуклость груди под тканью рубашки. От прикосновения к этим холмикам Линнет застонала. Невыразимое наслаждение разлилось по животу. Хантер почувствовал, как под его пальцами затвердели соски, и это еще больше возбуждало. Хотелось коснуться обнаженной кожи, убрать преграды, ненужную одежду. Он желал увидеть ее раздетой. С угрожающей, сводящей с ума страстью ему невыносимо хотелось войти в нее, оказаться в ней.
Тяжело дыша, он оторвал губы от ее рта, глядя на свои застывшие на груди руки, которые показались темно-коричневыми на белоснежной рубашке и такими большими и грубыми по сравнению с нежными округлостями грудей. Контраст был поразительный. Он, не отрываясь, смотрел на свою руку, ласкающую сосок Линнет, увеличивающийся и твердеющий под блузкой прямо на глазах. Ему хотелось неотрывно смотреть на нее и наблюдать, как изгибается под его пальцами женское тело, жадно ждущее прикосновений и трепещущее от наслаждения. И в то же время больше невозможно было сдерживать себя и ждать. Нужно сорвать одежды и глубоко войти в нее. Тогда Хантер увидит ее расширившиеся глаза, когда будет двигаться в ней, когда будет слышать тихие стоны сладострастия, чувствовать, как двигаются под ним ее бедра.
Мужчина застонал и начал поспешно расстегивать пуговицы тонкой рубашки, пальцы дрожали и не слушались. Расстегнув несколько первых пуговиц, он был поражен белизной шеи и груди. Это заставило оторваться от зовущих губ и осыпать поцелуями шею и мягкие бугорки грудей. Он широко распахнул рубашку, и жадному взору предстало тугое белоснежное тело.
Грудь ее заметно увеличилась с тех пор, как они в первый раз познали любовь. Центр каждой груди был ярко-розовым, а соски немного вытянутые и твердые. Хантер коснулся соска подушечкой большого пальца, и Линетт, запрокинув голову, застонала. Он посмотрел на нее. Глаза ее были закрыты, кожа блестела, губы слегка приоткрыты и еще влажны от поцелуев. Эта женщина, созданная для наслаждения, страстно желала и ждала его ласк. От осознания этого его охватила еще более горячая, еще более сильная волна страсти.
Он наклонился и погладил языком сосок. Она изогнулась от прикосновения, поймав зубами его губу. Хантер улыбнулся и проделал это еще раз, но потом не смог вынести этой пытки и сам, взяв сосок в губы, стал нежно ласкать его языком и посасывать. Пальцы Линетт впились в его плечи, и она непроизвольно вскрикнула.
Много лет не зная подобных плотских удовольствий она сама думала, что внутри нее все умерло, превратив в бесчувственную, сухую женщину. Пока не вернулся Хантер… пока он не поцеловал ее в конюшне Бентона и не зажег пламя любви.
С тех пор ее тело постоянно ожидало его, дрожа от нетерпения и желания вновь испытать сладостные ощущения, которые сейчас обрушились мощным потоком, разлились по каждой клеточке тела и зажгли изнутри. Страсть бушевала где-то внизу живота, горячая и плавящаяся, неуправляемая, влажно пульсирующая между ног. До боли хотелось почувствовать, как Хантер заполняет ее, и бедра непроизвольно подались навстречу к нему, молча моля о том, чего ей так хотелось.
Ощущение его губ на груди было просто восхитительно, полно и в то же время будоражило в ней что-то большее, пока она сама не могла понять, чего же она ждет.
Но, казалось, Хантер понимал это. Он снял с Линетт рубашку. Ночной воздух ласково коснулся разгоряченной кожи. Сосок, влажный от поцелуев Хантера, напрягся еще больше от прикосновения свежего прохладного ветерка. Хантер застонал от вида женского обнаженного тела, желая прикоснуться губами ко второму соску, еще не тронутому им. Он поцеловал другой сосок, взял в губы, а в это время его рука подняла юбку Линетт и медленно заскользила по стройным обнаженным ногам вверх, пока не коснулась горячей, влажной точки.
Линетт простонала и приподняла бедра, задев ими слегка напряженный член. От этого движения. Хантера пронзило острое, горячее удовольствие. Подумав, что может прямо сейчас кончить, что не сможет больше ждать ни минуты, он быстро повалил Линнет на землю и оказался на ней сверху.
Глава 14
У Линетт вырвался слабый крик, она крепко обняла его за спину. Хотелось прикоснуться к его обнаженной груди, но мешала рубашка, а у нее слишком кружилась голова, чтобы справиться с такой замысловатой вещью, как пуговицы. Только пальцы отыскали пуговицу и попытались расстегнуть, она вновь забылась от ласк Хантера и так и не смогла справиться с его одеждой. Когда же пальцы Хантера принялись ласкать ее горячую плоть, она потеряла чувство реальности; ногти впились в его кожу, а тело слабо вздрагивало, пока он гладил и целовал. Если бы она была способна думать, она смутилась бы обилием влаги
