– Нет.
Глаза бродяги замерли на лице священника, но синяки и жесткая щетина словно пульсировали в такт движениям сердца.
Фогвилл отчаянно пытался сохранить внешнее спокойствие. В лицо бил нестерпимый запах виски, а воротник насквозь промок от пота. И зачем только нужно было отпускать Клэя?
Наконец господин Неттл отступил назад.
– Выметайся отсюда.
Фогвилл в два прыжка перемахнул через планку и, путаясь в полах рясы, со всех ног пустился в сторону храма. Доски прогибались и раскачивались, но он и не думал останавливаться. До самых ворот храма.
Господин Неттл быстро оделся и сложил в рюкзак обычное снаряжение нищего: веревку, крюк, молоток, гвозди, небольшой шкив, фонарь и несколько кусков кремня. Вместе с инструментами положил фляжку, ломоть хлеба, мешочек изюма и кусок сала, заткнул за пояс нож, вывез тележку Смита на мост и начал нагружать ее чугуном. Понадобится помощь, которая, вероятно, обойдется недешево. Может быть, чугун это покроет, а может, цена окажется куда выше.
Пока бродяга работал, поток холодного ветра вырвался из бездны и качнул Лигу Веревки, словно тонкую паутинку. Лачуги застучали одна о другую. Доски и фанера затрещали, гвозди заскрипели по жестяным крышам. Даже улицы Рабочего лабиринта пришли в движение. И только черная громадина храма неподвижно возвышалась в сердце Дипгейта. Окна, словно застывшие в воздухе капли янтаря, сверкали в последних лучах заходящего солнца.
Неттл нутром чувствовал, что толстый священник соврал: Церковь кого-то подозревала. Он вытер грязной рукой пот со лба и глубоко вздохнул. Это была не Карнивал? Священники могут искать виноватого или нет – не имеет значения. Неттл найдет его раньше, чего бы это ни стоило.
Колдовства не существует. Это всем известно. По тавернам и питейным Рабочего лабиринта народ давно перестал в это верить и только посмеивался над подобными россказнями. Но если хорошенько прислушаться, можно заметить, что слишком уж сильно они не верили и слишком громко хохотали.
Нагрузив доверху телегу, бродяга плюнул себе под ноги и направился к единственному человеку в Дипгейте, который умел разговаривать с адом.
Чем больше Фогвилл удалялся от Лиги, тем сильнее его охватывали тошнота и головокружение. Здесь, как и на других окраинах города, первые цепи находились на самом далеком расстоянии друг от друга. Основная масса домов держалась в сетях из относительно тонких цепей, канатов и веревок.
Все качалось, дрожало и стонало. В нос бил запах подгнившей мокрой древесины. Словно в чумном доме. Целый район, охваченный гниением и болезнью.
За старые веревки было страшно взяться: они могли лопнуть в любую минуту и утащить в пропасть весь грязный вонючий квартал. Каждый шаг может стать последним. Призрачные очертания сетей далеко внизу успокаивали мало – по большей части они давно прогнили и истрепались и вряд ли удержали бы собаку, не говоря уже о дородных телесах Фогвилла. Иногда по дороге попадались фонари, но большей частью помощнику приходилось пробираться в темноте при тусклом лунном свете – так скоро после Ночи Шрамов на небе светил только тоненький молодой месяц. Народ в Лиге не рисковал высовывать нос из дому после захода солнца, но отсутствие на улице воров и головорезов не давало Фогвиллу внутреннего спокойствия: человек, к которому он направлялся, был куда опаснее всех бандитов Дипгейта.
Хромой медиум жил на Воробьином мосту в районе Церковных труб. Мост раскинулся над пропастью между Тэннерс-Глум на западе и старыми угольными складами на востоке. Высокая деревянная конструкция крепилась к гранитной платформе. Воробьиный мост, вмещавший две плотно идущие бок о бок телеги, некогда являл собой символ процветающего индустриального района. Перегнувшись через парапет, можно было заглянуть в глубь воздушного канала, рассмотреть мощные каменные стены, облака дыма и громадные цепи в основании Рабочего лабиринта. Процветание приносит богатство, богатство приводит за собой людей, а людям надо где-то жить. Теперь над Воробьиным мостом возвышались уже четыре этажа. Новые жилища надстраивались сверху, слепленные словно детский конструктор и приделанные при помощи всевозможных крюков и цепей. Покосившиеся крыши неровной линией поднимались над мостом. Около сорока семей обитало в этом муравейнике до того, как в нем поселился Томас Скэттерклоу. Груженные кожей для рынка или металлоломом из разобранных угольных хранилищ телеги все еще проезжали по длинному туннелю под домами на мосту, но теперь только по одной и только в дневное время.
Господин Неттл посмотрел вверх на мост. К дому с внешней стороны были пристроены леса, однако доски давно просели, а столбы и лестницы сгнили. Черепица наполовину обсыпалась с кривых крыш, в пропасть глядели разбитые окна. Только в одном окне горел приглушенный красноватый свет.
– Железо у тебя?
Неттл обернулся на голос. Из темноты выкатился человек на низкой доске с колесиками и, ловко взмахнув забинтованными руками, подъехал к бродяге. Ноги у него были отрезаны чуть повыше колен, однако, несмотря на это, широкая грудь и мощные руки выдавали в незнакомце сильного малого. Такими руками можно лошади шею свернуть. Два глубоких шрама на левом предплечье очень походили на раны, оставленные мечом, – вероятно, парень когда-то служил в войсках или церковной страже.
– Здесь хватит? – спросил Неттл.
– Смотря что ты хочешь. – Колесики скрипнули. – Нет, знаешь, в конце концов, все-таки не хватит.
– Это что, загадка такая?
– Дэннинг мое имя, – буркнул калека. – Хочешь знать, что стало с моими ногами?
– Нет.
Безногий улыбнулся.
– Хочешь поговорить с господином Скэттерклоу? Вверх по лестнице. А я заберу железо.
– А вдруг он не сможет мне помочь?
Дэннинг пожал плечами.
– Не мое дело. У нас только так.
